Ступени любви (СИ)

— Постой, а Бьянка… она знает?

— О, мужчины… — Чечилия театрально подняла руки и закатила глаза под потолок, выказывая этим красноречивым жестом своё мнение о мужской наблюдательности и прозорливости, — разумеется, знает, месяц назад скандал Делии закатила, приревновала к Пьетро. Да только не на ту напала, Делия её живо осадила, да и Пьетро заявила, чтобы не смел подходить к ней. Делия, говорю же тебе, военных не любит, говорит, пустоголовые они да и в баню заглядывают редко.

Для Энрико это была подлинно новость. То, что Пьетро вовсе не любит Бьянку, ему и в голову не приходило, а что тот влюблён в Делию, того Крочиато и вовсе заподозрить не мог. Но новость эта Энрико ничуть не расстроила, напротив, порадовала. Если Пьетро не любит сестрицу — огорчаться тут не из-за чего. Глядишь, сестра всё же опомнится, да составит счастье его друга Северино. Впрочем… Крочиато помрачнел. Может ли такая девица, как Бьянка, взбалмошная да вздорная, принести мужчине счастье?

Счастье же самого Энрико омрачало только понимание, что его друг страдает.

Наступил июль, удивительно жаркий в этом году. На верхнем выходе из замка тропинка через четверть мили приводила к горной запруде, заросшей рогозом и осотом. Энрико, который купался там с весны и до поздней осени, зачастил туда, хоть, по мнению многих вода там всегда была холодна, как в колодце. Единственный, кто так же находил воду достаточно тёплой, был мессир Ормани, но тот никогда не составлял Энрико компанию, купался всегда один, и приходил к запруде в сумерках, когда Крочиато уже возвращался к любимой супруге.

Но однажды Энрико задержался на охоте и вышел к запруде на закате. Он увидел плывущего Ормани, помахал дружку рукой и, раздевшись, разлёгся на берегу, любуясь закатом. Энрико был счастлив, как всякий молодожён, никак не мог поверить, что породнился с самим графом Чентурионе, и, вспоминая сладкие ночи с Чечилией, улыбался. Феличиано выплатил ему приданое сестры до сольдо, и теперь Котяра размышлял о покупке нового дома в городе — дома его детей и внуков. С одной стороны, не хотелось бы важничать, ибо гордыня предшествует падению, но, с другой стороны, его дети не должны ни в чем уступать детям лучших семейств, ведь они будут племянниками графа Чентурионе. А раз так, не лучше ли построить новый дом по собственному вкусу в самом дорогом — Соборном квартале?

Энрико не заметил, как Северино вышел из воды, но видел, что тот за кустами осоки торопливо одевается. Крочиато на минуту стало горько и тоскливо. Он счастлив, а Северино? Но почему? Он искренне желал другу счастья, испытав его надёжность в сотне передряг, и мысль, что его собственная сестрица не оценила такого человека, подлинно огорчала. Неожиданно Энрико заметил, что Северино, торопливо собрав вещи, уходит, не глядя на него. В этом Энрико померещились обида и боль друга, но ведь Ормани всегда был достаточно разумен, чтобы понять, что Крочиато не может заставить сестру полюбить его. Энрико окликнул Северино, но тот отвернулся.

— Рино, ты куда? Что с тобой? — он оторопел. — Почему ты не смотришь на меня?

Ответ Ормани изумил Крочиато.

— Ты не одет.

Энрико пожал плечами. Что?

— Я собираюсь купаться, Северино.

Ормани снова отвернулся и пожал плечами.

— Почему ты не смотришь на меня? — теперь Энрико наклонил голову и исподлобья озирал друга. Он начал кое-что понимать, вдруг вспомнив столь изумившие его слова Амадео, хоть тогда смысл их не дошёл до сознания — всё закрывали мысли о Чечилии.

— Ты бесстыден, Энрико.

— Я не бесстыден. — Крочиато внимательно оглядывал отворачивающегося от него Северино, — я не стыжусь тебя — ибо люблю. Я открыт тебе, моя нагота — знак доверия тебе. Апостол Пётр не стыдился в кругу друзей быть нагим…

Тот поморщился.

— Доверие другу не обязательно предполагает раздевание…

Энрико несколько минут молча смотрел на Ормани. Так значит, Амадео-то как в воду глядел. Крочиато усмехнулся.

— Слушай, Рино, если ты сейчас сумеешь раздеться и лечь со мной рядом на песок, я открою тебе тайну твоих несчастий…

Ормани окаменел.

— Ты уверен, что я хочу её знать?

— Не знаю. Но тогда, может быть, ты это сделаешь из любви ко мне?

— Попрекнуть благодеянием — значит оскорбить, но мне кажется, я не раз доказывал тебе это не глупыми жестами.

Повисло молчание. Его прервал Крочиато.

— Да, ты четыре раза спасал мне жизнь, — Энрико вздохнул. — Я помню.

Он поднялся и медленно пошёл в воду. Северино остался на берегу. Солнце садилось, окрашивая запруду в розовато-палевые цвета. Стреловидные листья рогоза казались чёрными, а неумолчный хор лягушек вдруг замер. Что-то будто происходило в мире, мрачное, сумеречно-безнадёжное. Северино стало не по себе. Он постыдился исполнить просьбу Крочиато, находя её нелепой, в итоге — нагрубил и, конечно же, обидел Энрико. Господи, сколько раз эта проклятая скованность уродовала ему жизнь? Застенчивость была его недугом, и калечила не меньше, чем самая тяжёлая болезнь.