Ступени любви

Феличиано смерил его высокомерным взглядом, в котором, однако, Амадео заметил затаившийся испуг и почти непереносимую муку. Потом граф опустил голову и тихо спросил, стараясь, чтобы голос звучал размеренно.

— Уверен… в чём?

Амадео опустил глаза, всей душой ощущая боль друга. Феличиано всё ещё не хотел открывать ему сердце, и теперь Амадео понимал его.

— Мать говорила, что ни одна из жён не родила тебе… Но…

Чентурионе застонал, и от этого тихого стона Амадео содрогнулся. Но Феличиано уже опомнился. Несколько минут длилось глухое молчание, потом Чентурионе всё-таки заговорил.

— Это проклятие. Франческа хотела наследника и требовала детей, говорила, что все её сестры плодовиты. Я сказал, чтобы он сходила к знахарке, но она заявила, что у неё перебывали они все… И одна… процитировала ей Лукреция. Она обвиняла меня, но я не верил. Я мужчина, это вздор… На моё счастье на празднике урожая она простудилась и весной умерла. Но слова её… слова её жгли меня. Я велел привести из селения пять молодых девок, правда, в одном случае кто-то опередил меня. — Феличиано говорил, уставившись в одну точку, и ничего перед собой не видя. — Я хотел только одного, чтобы хоть одна понесла… Поселил их в верхних покоях, и никогда я так не усердствовал. Прошло полгода. Ничего. Девок я отдал в село с хорошим приданым, — Феличиано отчаянно махнул рукой, — отец тогда решил снова женить меня, подумал, что я схожу с ума без жены, возражать я не мог, объяснить тоже ничего мог, покорился, отец нашёл Анжелину… Ещё через полгода я узнал, что четверо из пяти девок, что я отдал в село, уже тяжелы. Эта чёртова свадьба… Я почти не чувствовал в себе мужественности, а она тоже всё время требовала наследника. И отец… эти вопросы…

— Когда Анжелина погибла, ты сказал отцу, что бесплоден?

— Да, он хотел привести мне третью жену из Рима, я… я уже не мог выносить этого… Мои слова убили его.

— Господи, но…

— Молчи. Что мне оставалось? Челестино… Я надеялся, что он… Я видел в своём бесплодии наказание за грехи молодости, я куда как не был безупречен. Но Челестино… Я держал его в ежовых рукавицах, он был чист, как агнец. Я берёг его как сокровище, берёг даже от искушений, не то что от греха! Я сделал его соправителем и мечтал женить. Он продолжил бы наш род… А что теперь? Мерзавцы Реканелли, — зарычал он вдруг, как разъярённый медведь. — Негодяи… Что толку, что их нет, что пользы, что мой народ поддержал меня, что за смысл во всем, если род мой кончится на мне? Зачем мне жить?

— Но сестра…

Феличиано отмахнулся.

— Что мне в ней? Она не может родить Чентурионе. Я проклят. Мерзавцы… — он резко всколыхнулся, зарычав, — а ты ещё… с этой девкой… Её стоило зарезать на могиле моего брата — в жертву за грех её родни, вот чего она заслуживала!

Амадео царапнули гневные нотки в голосе друга. Тот ненавидел Лучию Реканелли. Заметив тень, пробежавшую по лицу Лангирано, Чентурионе оттаял и чуть улыбнулся. Его рука накрыла руку Амадео, лицо смягчилось.

— После начала зимней охоты я выпровожу её из замка. Я поселю ее где-нибудь в захолустье, ведь в Парме или Пьяченце женщина без мужчин почти всегда станет блудницей, а лучше, внесу за неё залог монастырю, где она выросла. Но пока — пусть будет здесь.

— Ты… бываешь у неё? — спросил Лангирано, пряча глаза.

— Мне… мне по ночам плохо одному. К зиме я чуть приду в себя. Не сердись и не кори меня. — Феличиано помолчал. — И никому ни слова о том, что услышал от меня.

Амадео, по-прежнему пряча глаза, кивнул.

Сам Чентурионе, придя к себе в спальню, рухнул на ложе. Он, хоть и сожалел, что его горестная тайна стала известна Амадео, всё же испытывал и некоторое облегчение при мысли, что его скорбь разделяет друг, на кристальную честь которого он мог положиться. Феличиано задумался. Он не лгал Лангирано: Лучия Реканелли вызывала в нём отвращение, была живым свидетельством его низости. Сейчас, когда он чуть пришёл в себя, он опомнился, но сделанного было не вернуть. Ненависть и месть помрачили его голову, он не соображал, что делал. Сейчас он не совершил бы подобного.

Было и ещё одно дурацкое обстоятельство, о коем он старался не думать. Отец рано женил его, и Феличиано привык ощущать рядом мягкую женскую плоть. Семейная жизнь не радовала, Франческа была неумна и назойлива, и порядком досаждала, а, овдовев вторично, вдоволь униженный Анжелиной, он не хотел вступать в новый бессмысленный брак, несмотря на настойчивые уговоры отца. Ему казалось, он свыкся с одиночеством, но теперь ощутил, как истосковался по женщине. Лучия, безропотная и кроткая, не осмеливавшаяся даже заговорить с ним, была неприятна, но телесно согревала его. Наступал ещё один пустой вечер — и Чентурионе шёл в башню к девке Реканелли, он видел в этом слабость и скоро к своей досаде заметил, что девка даже сугубо возбуждает его.