Ступени любви

Бьянка улыбнулась и продолжала оглаживать его, нежно лаская. Чёртова бестия, ну, почему бы тебе не начать с этого? Теперь Северино принимал её услуги, подлинно как услуги рабыни, а ведь ещё вчера душа его томилась по этой девице, как голодный по куску хлеба. Она снова возбудила его, он поднялся, огромным и сильный, схватил её в охапку и отнёс на ложе, теперь навалился сверху — ему были уже безразличны её глаза. «На, отведай жердины, коль хочется…» Снова упивался собственным блаженством, и тут заметил, что её глаза мутны и туманны, а лоно содрогается под ним. Для девицы она излишне чувственна, пронеслось у него в голове, но он тут же и забыл о том — что ему за дело до её содроганий?

За окном прокричал первый петух, и Ормани вздохнул. Ну и ночка выдалась, не приведи, Господи. Северино снова излил семя и откинулся на подушку. Тут оказалось, что Бьянка непросохшими волосами увлажнила её, он с досадой поднялся и перевернул её. Теперь стало удобней. Ормани накрылся одеялом и заметил, что она подползла ему под бок. «Ишь ты, кошка, то царапаешься, то ластишься? Лучше б вина ещё принесла…» К его изумлению, она снова прочла его мысли и вскочила за вином. Северино выпил и твердо решил уснуть. Он подмял под себя снова прильнувшую к нему Бьянку, положив на неё для верности ногу, чтобы уж наверняка ограничить её передвижения и не дать разбудить его, лениво обнял и уснул.

Глава 24

…Чечилия сидела за столом и грызла крыло рябчика. На башенных часах была половина второго пополудни. Рядом восседал её супруг и методично поглощал аппетитные деревенские булочки с начинкой из перепелиного мяса.

— Чего ты волнуешься? — безмятежно вопросила супруга.

— С чего это ты взяла, обожаемая кошечка, что я волнуюсь? — поинтересовался Энрико, нервно дожёвывая восьмую булочку.

— Ты всегда когда нервничаешь, ешь вдвое против обычного. Успокойся, ну, что там могло случиться?

— Мы договорились на двенадцать. Они ещё не выходили. Неужели…

— Ну, перестань. Может, твоя сестрёнка всё же бросит свою придурь и оценит его?

— Твоими бы устами… Я сказал ей — если он будет недоволен, просто выпорю дуру.

— Поздно, мой котик. Она ушла под мужа, а мессир Ормани уж какой экзекутор…

Тут разговор супругов был прерван появлением опоздавшей на полтора часа молодой супружеской четы. Первым вошёл Ормани и, морща нос, извинился, он просто проспал. Он обнял Энрико и раскланялся с донной Чечилией. Сама донна Чечилия почти не заметила его приветствия, оторопело озирая новобрачную. Донна Ормани казалась меньше ростом и тоньше, глаза её запали и казались огромными, на скуле сквозь белила проступала краснота, губы были распухшими. Но вид Бьянки не шёл ни в какое сравнение с её поведением. Новобрачная больным и рабским взглядом пожирала супруга, торопливо кинулась отодвигать ему кресло, накладывала на тарелку лучшие куски. Не менее удивительным было и поведение молодого мужа, не только воспринимавшего заботу супруги как должное, но и почти не обращавшего на неё внимания. Он заговорил о решении Совета Девяти построить новую общественную мельницу, чтобы ограничить произвол хозяина ныне единственной мельницы синьора Мазуччо, пригласил шурина поднять в среду молодого оленя-шестилетка, условился о покупке двух новых седел от Лабаро.

Супруги Крочиато были слишком хорошо воспитаны, чтобы выразить вслух удивление подобным, но ничего не помешало Энрико пригласить новобрачного к дальней заводи — короткая прогулка освежит его. Северино кивнул.

— Да, освежиться не помешает, твоя сестрица этой ночью несколько вымотала меня.

Чечилия в изумлении закусила губу. Произнесённое было грубым, и никак не вязалось в её мнении с робостью и всегдашней деликатностью Ормани. Ещё поразительнее была реакция на эти слова синьоры Бьянки, она застенчиво зарделась и бросила на супруга взгляд обожания, двумя руками взяв его руку и поцеловав. Энрико быстро подтянул отпавшую в изумлении челюсть. И это его сестрица? Что произошло? Как мог Северино Ормани, ещё недавно красневший от невинных шуточек про жердину, в одну ночь сделать из строптивицы рабыню? Что с ней?

…На заводи Орманимолча разделся и пошёл в воду, проплыл до отмели, вернулся и вылез на берег.

— Это крушение, друг мой, — начал он, и Энрико снова изумился его новому тону, исполненного ледяного спокойствия и непробиваемой уверенности в себе, — я молился все эти дни и продолжал молиться у алтаря, чтобы меня полюбили. Я, глупец, не спросил, сколько это будет стоить. Я разлюбил и охладел. — И он поведал другу о событиях ночи — ничего не скрывая, даже свои помыслы. — Прости, это твоя сестра, но…

Энрико долго молчал.

— Я оскорбил тебя своим рассказом?

Крочиато покачал головой.

— Ничуть, я понимал, что ей мозги вправит только чудо, вот оно и случилось. Но мне кажется… не торопись опровергать меня… Мне кажется, это временно. Это наказание ей — горделивой и упрямой. Для тебя это… просто испытание. Пользуясь своей властью — заставь ее усвоить твои мнения и твои суждения, а потом… может, ты полюбишь её как себя.

Ормани вздохнул.