Ступени на эшафот

Мужчина стал расхаживать по комнате, разразился горячей речью, как будто перед ним стояла большая группа слушателей, а не один курьер. Похоже, оттачивает ораторское мастерство. Откуда Матвею было знать, что перед ним Ульянов! Брат Дмитрия Ульянова, арестованного отцом много лет назад и казнённого по приговору суда. Воистину – тесен мир! И этот день был редким, когда Ульянов был вблизи России, приезжал для участия в конференции РСДРП в Териоки (ныне Зеленогорск).

Сразу после конференции Ульянов уехал в Берлин, затем в Лондон, Штутгарт.

Ульянов в России бывал редко, буквально считанные дни. С 1905 года и по 16 апреля 1917 года, когда он возвратился в Петроград, провёл на родине 199 дней, причём за последние десять лет до приезда – ни одного дня, ни разу. За эти десять лет страна разительно изменилась, повлияла Первая мировая война, изменилась экономика. Ульянов же к 1917 году ситуацию не знал, только по сообщениям курьеров, руководствовался эмигрантским опытом. Книги и тезисы писал, опираясь на опыт политических баталий между партиями, руководство которых, как и сам Ульянов, постоянно проживало за границей. Он с удовольствием отдыхал у Пешкова (М. Горького) на острове Капри, на берегу Бискайского залива, в горах Швейцарии, в Ницце и Лозанне. А вернувшись в Россию, устроил и возглавил Октябрьский переворот, гражданскую войну, залив страну кровью, руководствуясь теоретическими мировоззрениями о справедливом государстве, где во главе пролетариат. Между тем в правительстве Ленина (этот псевдоним взял себе Ульянов) рабочих как раз и не было, сплошь люди, до того не работавшие, как Ульянов, ни одного дня, не закончившие в большинстве своём полный курс университета, недоучки. И кровожаден был. «Религия – опиум для народа! Попов расстреливать беспощадно!» – писал он. Однако в последующий период, уже после смерти вождя, большевистское руководство постаралось все порочащие Ленина записи уничтожить или спрятать в архивах, доступ к которым был закрыт. И на смену Ульянову пришёл Иосиф Джугашвили, взявший партийный псевдоним Сталин. Недоучившийся семинарист, промышлявший в Закавказье грабежами и бандитизмом, убийствами, прикрываясь лозунгами борьбы с самодержавием, не разбой это был, а экспроприация. Сталин разбойничал, Ленин на эти деньги вёл красивую и спокойную жизнь за границей, вдали от родины.

Всех этих подробностей Матвей не знал, в отличие от Павла, своего отца.

Втроём попили чай с баранками. Ульянов за столом почти единолично говорил. Ему нужны были слушатели, за границей таких не сыскать. Там народ прагматичный, чтобы хорошо жить, надо много работать, а не болтать.

Однако Матвей пользу из встречи для своей службы извлёк. От Ульянова получил тетрадь, исписанную убористым почерком.

– Не сочтите за труд, передайте в Петербурге по этому адресу.

И дал бумажку с адресом.

– Это наброски для газеты, тезисы к грядущей революции. И напомните – бороться с царизмом неустанно и жёстко.

Это уже после Октябрьского переворота большевики, стараясь выставить вождя пролетариата в выгодном свете, уберут и бумаги и указания о расстрелах, о красном терроре, о виновности человека лишь по классовому признаку – принадлежности к дворянству, купечеству, мещанству. Доказательства вины не требовались, если руководствоваться классовым чутьём, как тогда говорили. Сколько миллионов погибло в трудовых лагерях, было расстреляно, установить уже невозможно. Подсчётов репрессированных большевики не вели, а перепись населения была одна, да и то спустя двадцать лет после переворота.

Этим же вечером Матвей вернулся в Петербург и сразу направился на Малую Морскую, которая значилась на бумаге. На завтра откладывать не хотелось, сегодня он был в «маскараде». На стук в дверь открыла девушка. Матвей не имел инструкций – кому отдать, потому спросил – дома ли Федосов? Именно это имя и фамилия значились. Девушка впустила его в прихожую, ушла в квартиру, почти сразу вышел мужчина. Взгляд цепкий, оценивающий, в брючном кармане очертаниями угадывается револьвер.

– Добрый вечер, – поздоровался Матвей. – Мне товарищ Ульянов велел передать тетрадь. Говорит – для газеты какие-то…

Матвей специально запнулся, словечко-то для рабочего непривычное.

– Так вы от Владимира Ильича? – сразу обрадовался мужчина. – Как он?

– Выглядит нормально, чаем с баранками угощал.

– Водится за ним такое. Да ты проходи, товарищ.

В большой комнате за столом девушка, самовар на столе паром исходит. Вазочки с вареньем, сахарная голова, пряники. Настоящее чаепитие. Девушка поставила чашку и блюдце.

– Садитесь, попейте с нами чайку. Проголодались, небось.

– Есть такое дело.

Матвей бы не отказался поесть чего-нибудь существенного. Утром лёгкий завтрак, потом чай с Ульяновым и вечером снова чай. В желудке булькает, а толку мало.