«Иду я поздно вечером – я в пригороде живу – на улице ни души. Вдруг слышу: «Стой!» – и от фонаря две фигуры ко мне идут, большая и поменьше. У того, что побольше, в руках блестит что-то. Я вдруг четко понял – тупик, бежать некуда, а они выход закрыли – и тут же схватился за ветку и выламывать ее стал. Когда они подошли, ветка как раз отломалась, я ею большого, с ножом который, по голове врезал и убил на месте, а малой убежал. В милиции до суда в кутузке держали – не верили, что эту ветку я перед дракой выломал, – я потом на следственном эксперименте как ни старался, даже вдвое меньшую отломать не смог. Однако, когда получили заключение психиатра, смягчились. Тот так и написал – «в состоянии аффекта», значит, и не такое можно вытворить. И суд оправдал – все в пределах необходимой самообороны».
Так бандиты стали жертвой беспредельной стихии, которую сами же и разбудили.
«После этого», заключил рассказчик, – «я уже вообще ничего не боюсь».
В жизни мы часто становимся свидетелями случаев, когда потенциальная жертва внезапно побеждает более сильного и искушенного противника. Однако, это делается возможным лишь в одном случае – она должна по-настоящему мобилизоваться. При невозможности спонтанно выразить свои чувства, быстро пройдя через состояние страха и расставшись с ним, психологическая Жертва автоматически переходит в разряд криминальных.
Если человек хотя бы однажды впустил в себя страх, а затем подавил его, не дав проявиться ему, как эмоции (плачем, криком, бегством, либо просто мгновенной сильной дрожью), он стал носителем резервуара страха – сложного энергетического образования, поражающего болями или болезнями любую часть тела. И даже в периоды облегчения, погрузившись в себя, такой человек найдет в себе нечто, препятствующее его расслаблению, комфорту или покою.
Итак, первый тип страха является не более, чем спонтанным переживанием, и как любое переживание, он быстро проходит, освобождая место для нового вида энергии, которая для чего-то необходима. В этом его основное и единственное достоинство перед длительно переживаемым «программным» страхом из резервуаров прошлого. «Быстрый» страх часто путают с сильным волнением, которое рождается из внутреннего напряжения, мгновенно возникающего в случае опасности и так же быстро покидающего человека, выполнив свою функцию подзарядки его необходимой для действия силой. Нам знакомы выражения типа: «От страха победил». Слушая их, мы начинаем подозревать, что и в страхе содержится нечто позитивное. Однако это не так! Сам по себе страх способен вызвать лишь нечто вроде паралича. Напряжение, дающее силы для победы над опасностью, приходит лишь к тому, кто не поддался страху, или же быстро с ним справился. Такой вид переживания естественен и позитивен, и его необходимо реабилитировать в собственных глазах, для того, чтобы позволить себе использовать его тогда, когда это нам необходимо.
Иное дело – второй тип страха, который, застревая в нас в виде резервуара, формирует неверие в будущее, в собственный успех и в свои силы; ощущение собственной неполноценности и вины и, как следствие, неумение быть плохим; всевозможные психологические зависимости и вредные привычки, которые суть не что иное, как попытки убежать от неприятных ощущений, связанных со страхом или отвлечь себя от них с помощью вытеснения.
В этом случае идеи вины или стыда являются дополнительным барьером, затрудняющим поиск некогда не до конца пережитых и загнанных внутрь «быстрых» страхов.
Однажды мне пришлось работать с девушкой, испытывающей навязчивые страхи. Казалось, она всю жизнь чего-то боялась – и одновременно не разрешала себе в этом признаться. Ее резервуары страха были настолько полны, что присоединяли ее к самым безобидным, почти неопасным ситуациям по наихудшему сценарию, выражающемуся в полной неспособности постоять за себя. В дальнейшем выяснилось, что она приучилась подавлять свой страх еще в детстве, когда старший брат сначала пугал ее, а затем стыдил за то, что она плачет. Высвобождение резервуаров ее страха началось после того, как она перестала его стыдиться, а затем смогла признаться в этом – сначала себе самой, а потом и мне. Она долго дрожала, плакала и кричала, но выйдя из этого состояния, простила брата и мысленно «отпустила» его (за год до ее прихода на психотерапию он покончил жизнь самоубийством). После этого она перестала ощущать горе по поводу его утраты, которое на самом деле было не более, чем подсознательной констатацией «незаконченного дела» с человеком, которого надлежало простить, понять и… забыть (как и все, что было с ним связано).