Стыд

И тут ей удалось различить несколько слов. Монике надо куда-то приехать, потому что она врач. Но она не испугалась. Пока. Несколько секунд они обе молчали. Потом послышался приближающийся звук сирен. И только тут Моника почувствовала первый укол беспокойства. Совсем незначительный — просто легкое повышение градуса существования.

— Осе, где вы? Что происходит?

Прерывистое дыхание. Тяжелое, учащенное — такое бывает у человека в состоянии шока. Приглушенные незнакомые голоса, размытый звуковой фон, не дающий никакой информации. Выбор сделан на подсознательном уровне. Заговорил профессиональный долг.

— Осе, послушайте меня! Где вы сейчас находитесь?

Может быть, Осе уловила новые интонации в ее голосе, возможно, именно это было ей необходимо. Авторитет, приказывающий, что нужно делать.

— Не знаю, где-то на полпути. Я ничего не поняла, Моника, это был просто удар, и все, я даже затормозить не успела!

Голос сорвался. Надежная, уверенная Осе отчаянно рыдала. И от соприкосновения с ее болью Моника почувствовала, как входит в профессиональную роль. Вокруг нее возник некий панцирь, спасающий от эмоциональной вовлеченности.

— Я сейчас приеду.

Она врач, она должна ехать. Мысли двигались теперь строго по рациональному руслу, требовали информации, эмоции отключились. Не следует делать поспешных выводов, сначала нужно проверить факты. После каждого поворота она искала глазами машину «скорой помощи», но пока ничего не было. В какой-то момент зазвонил телефон, и она обнаружила на дисплее его номер. Нет, не сейчас. Сейчас не до него, сейчас она врач, который направляется к месту аварии.

Она все увидела издалека. На голубовато-сером горизонте, в самом конце длинного и прямого участка дороги пульсировали голубые огни. На самой вершине холма. Повсюду были припаркованы машины различных служб, вдоль дороги стояли ограничители движения и были протянуты красно-белые ленты. Возникла небольшая пробка, и, чтобы не задерживать поток, офицер дорожной полиции пропускал машины по обочине. Моника остановилась у края дороги и припарковалась, включив аварийные огни. Метров сто, остававшиеся до ограничителей, она почти пробежала. Все свидетельствовало о том, что произошла авария. Только это имело значение. Шаг за шагом Моника приближалась к цели, когда подъехавший пожарный автомобиль закрыл обзор. Наклонившись, она пролезла под красно-белой лентой.

— Извините, сюда нельзя.

— Я врач и знакомая Осе.

Она даже не остановилась. Не посмотрела на того, кто к ней обращался. Только внимательно глядела по сторонам в поисках обнадеживающих знаков. Багажник красного пикапа торчит из кювета. Строительная фирма «Бёрье Бюгг». Знакомые, четкие буквы. Стальной трос от эвакуатора закреплен на крюке, и машина медленно трогается с места.

Пожарные, полиция, врачи «скорой помощи». Но что-то не так. В этом внешнем хаосе царило тревожное спокойствие. Никто, кроме нее, не торопился. Пожарный медленно и методично паковал оборудование. Врач продолжал неспешно заполнять отчетный формуляр.

И тут она заметила Осе. Наклонившись вперед и закрыв руками лицо, она сидела в машине «скорой». Рядом с ней, положив руку ей на плечо, находилась женщина-полицейский, и от выражения их лиц у Моники перехватило дыхание. Она застыла на месте. Кто-то подошел к ней и что-то произнес, но она различила только движение губ. Всего несколько шагов. На этот раз больше двух. Но пройти их было тоже очень сложно. Там, на обочине, — подтверждение того, о чем она не хотела знать. Стальной трос становился все короче и короче, и правда о катастрофе должна была открыться в любой момент. Моника прикрыла глаза рукой. В темноте она услышала, как кто-то сказал, что лося нашли немного дальше в лесу. Затих звук от машины-эвакуатора, но она так и не отнимала руку. Отказывалась признавать.

Это случилось снова. Она снова осталась жива. И она снова во всем виновата. И снова ничего не изменить, не исправить. Она сама поставила ловушку, из которой никогда больше не выбраться.

Она открыла глаза, и все рухнуло окончательно. Там, где было пассажирское сиденье — только искореженный металл и остатки битого стекла.

И до неузнаваемости изувеченное тело, которое должно было быть ее телом.

12