Стыд

В любых россказнях непременно всплывали какие-нибудь ужасы — как предостережение от несчастий, которые поджидают на каждом шагу, хотя ни у кого не было твердой уверенности, что можно уберечься от болезни или несчастного случая. Ввернув какую-нибудь зловещую деталь, создавали жуткую и незабываемую картину: «Она уселась на двух гадюк» или «у него в голове кость гниет». В любую, самую мирную историю обязательно вкрадывалась смертельная опасность: дети безмятежно играли с блестящим предметом, а это оказался «осколок снаряда» и т. д.

Чувствительные, принимающие все близко к сердцу люди вызывали удивление и любопытство. Куда больше уважения внушало горделивое утверждение: «А я и глазом не моргнул».

Людей ценили за общительность. Приличествовало быть простым, прямодушным и учтивым. Незыблемому правилу вежливо приветствовать друг друга при встрече не подчинялись только «несмышленые» дети и «грубияны» рабочие. Стоило кому-то возлюбить одиночество и он тут же рисковал прослыть «медведем». Жить одному (презрение холостякам и старым девам!), ни с кем не разговаривать — значит, не подчиняться человеческому предназначению: «Живут как дикари!» Да еще демонстративно не интересоваться самым интересным — чужой жизнью. То есть нарушать извечный обычай.

При этом все дружно недолюбливали чересчур назойливых людей, которые дневали и ночевали у друзей и соседей: о гордости тоже не пристало забывать.

Превыше всего ценилась учтивость: она служила главным мерилом общественного мнения. Учтивость, в частности, предписывала: за обед воздавать обедом и за подарок — подарком; строго соблюдать старшинство в новогодних поздравлениях; не беспокоить людей, заявляясь в гости без предупреждения и надоедая бесцеремонными расспросами; не обижать отказом принять приглашение или попробовать предложенный бисквит и т. д.

Правила вежливости требовали быть учтивым, не проявляя при этом любопытства: проходя по общему двору, не полагалось заглядывать в чужие дома не потому, что не хочется туда заглянуть, а потому что чужое любопытство не должно быть замечено. Взаимные приветствия во время уличной встречи: поздоровались с вами или нет, и если да, то с какой интонацией — сдержанно или сердечно, замедлили шаг, чтобы пожать руку или буркнули что-то на ходу все эти нюансы придирчиво анализировали: «Он, видно, меня не заметил», «юн, должно быть, спешил». Люди не прощали тех, кто пренебрегал окружающими: «Да он ни на кого не смотрит!»

Но в семьях — между мужем и женой, родителями и детьми — вежливость и прочие церемонии казались совершенно излишними и даже вызывали недоверие как признаки затаенной злобы и лицемерия. Грубость, ожесточение, перебранки были самым привычным делом в семейных отношениях.

Быть, как все — вот главная задача и всеобщий идеал. Оригинальность воспринимали как эксцентричность и даже чокнутость. Всех собак нашего квартала звали Мике или Боби.

В кафе-бакалее наша жизнь протекает на глазах у людей, которых мы называем клиентами. Они видят, как мы едим, ходим к службе, а я — в школу, слышат, как мы моемся в углу кухни, справляем нужду в ведро.

Постоянная жизнь на виду у посторонних обязывает нас вести себя прилично (не ругаться, не произносить бранных слов и не отзываться дурно о других), не выражать вслух своих чувств — ни гнева, ни горя, утаивать все, что может вызвать зависть, любопытство или стать поводом для сплетен. Мы многое знаем о наших клиентах, источниках их существования и образе жизни, но негласное правило требует, чтобы они не знали о нас ничего или как можно меньше. Итак, «на людях» ни в коем случае нельзя проговориться, сколько заплачено за ботинки, жаловаться на боли в животе или рассказывать о хороших отметках, полученных в школе — отсюда привычка торопливо прикрывать тряпкой торт и прятать бутылку вина под стол, если пожаловал неожиданный клиент. А для семейных ссор выбирать время, когда все клиенты расходятся по домам. Иначе что о нас подумают?

Среди жизненных правил, обеспечивающих коммерческое процветание, некоторые касались меня: громко и четко здороваться, входя в магазин или кафе; всегда первой здороваться при встрече с клиентами; не передавать им задевающие их сплетни, никогда не говорить ничего дурного о клиентах и других торговцах; никому не называть сумму дневной выручки; не воображать и не выставляться.

Мне хорошо известно, что ожидает мою семью, если я осмелюсь хоть в чем-то нарушить этот кодекс: «Мы из-за тебя всех клиентов потеряем, а там и вовсе разоримся».

Припоминая законы того мира, в котором я жила в свои двенадцать лет, я испытываю странное ощущение — будто стала невесомой и парю в замкнутом пространстве, как бывает у меня во сне. В памяти всплывают непонятные и тяжеловесные слова, похожие на камни, которые невозможно сдвинуть с места. Бесцветные и полностью утратившие тот смысл, который дает им словарь. Закостеневшие и не волнующие воображение. В эти слова, неразрывно связанные с предметами и людьми моего детства, я уже не могу вдохнуть жизнь. Свод законов, и ничего больше.