Суббота

Позади него, словно взволнованная его мыслями, тихо стонет и поворачивается на другой бок Розалинд. Она не просыпается, и Генри снова смотрит в окно. Лондон — его малый уголок Лондона — раскинулся во сне, беззащитный, как и сотня других городов. Скорее всего, бомбежка начнется в час пик — удобное время. Будет похоже на Паддингтонское крушение: вздыбленные рельсы, искореженные поезда, разбитые окна, больницы, работающие в чрезвычайном режиме. Берлин, Париж, Лиссабон. Власти единодушны в том, что нападение неизбежно. Пероун живет в трудные времена — так пишут в газетах. Редкий случай, когда газеты правы. Но с вершины своего дня такоебудущее ему разглядеть трудно: возможно всякое. Быть может, столетие назад какой-нибудь доктор средних лет вот так же стоял у окна, кутаясь в шелковый халат, за два часа до блеклого зимнего рассвета, пытаясь угадать, что готовит ему грядущий век. Февраль тысяча девятьсот третьего. Стоит позавидовать этому эдвардианцу — он еще ничего не знал. Если у него были сыновья, он не знал, что через тринадцать лет может потерять их при Сомме. А как насчет Гитлера, Сталина, Мао? Каков их совместный счет — пятьдесят, сто миллионов жертв? Если бы рассказать ему, что за ад ждет его впереди, если попытаться его предупредить — добрый доктор, избалованный десятилетиями мира и процветания, просто бы вам не поверил. Бойтесь утопистов, ревностных искателей пути к идеальному общественному строю. Они снова здесь, тоталитаристы всех форм и мастей: пока еще слабые и разрозненные, они растут, набираются сил и жаждут крови миллионов. Проблема на ближайшую сотню лет. Но, быть может, все это лишь фантазия, преувеличение, рожденное усталостью и ночью? Быть может, в мире не происходит ничего страшного, ничего такого, с чем не смогли бы справиться время и здравый смысл?