Суббота

— Сегодня утром, после нашего разговора, я созвонился с коллегой. Дело в том, что в Штатах сейчас разработано новое средство. На рынке его еще нет, оно только проходит испытания. Но первые результаты поразительные. В Чикаго у восьмидесяти процентов больных наступило стойкое улучшение. Сейчас идет набор кандидатов на испытания здесь, в Англии. Требуются двадцать пять человек. Я могу включить тебя в программу.

— О чем это он? — спрашивает Найджел.

Бакстер молчит и не оборачивается, но внезапная напряженность в линии плеч подсказывает Пероуну, что он обдумывает предложение.

— Врешь, — говорит он наконец… Но как-то неубедительно.

— Они используют ту технику, о которой мы говорили утром, — продолжает Пероун. — Работа с РНК. Оказалось, что можно достаточно быстро спровоцировать изменения.

Генри видит, как Бакстер борется с искушением.

— Да нет, — говорит он. — Это невозможно. Я же знаю, такого не может быть. — Но сразу видно: он хочет, чтобы его убедили.

— Я тоже так раньше думал, — мягко отвечает Генри. — Но похоже, все-таки возможно. Испытания начинаются в марте, двадцать третьего марта. Сегодня я говорил с коллегой.

Бакстер резко разворачивается к нему лицом.

— Врешь ты все! — восклицает он. И еще громче, почти крича, словно стремясь этим яростным криком отгородиться от надежды: — Все ты врешь! Лучше заткнись, а не то… — И нож его придвигается ближе к горлу Розалинд.

Но Пероун не останавливается:

— Это правда! Клянусь, это правда! Все данные — у меня в кабинете, наверху. Сегодня я их распечатал. Пойдем со мной и посмотрим…

И в этот миг Тео отчаянно кричит:

— Папа, замолчи! Замолчи! Заткнись, мать твою, он же ее убьет!

И он прав. Бакстер приложил лезвие плашмя к горлу Розалинд. Она сидит очень прямо, сцепив руки на коленях, по-прежнему смотрит прямо перед собой, лицо ее лишено всякого выражения, и ужас распознается только по мелкой дрожи в плечах. Наступает тишина. Грамматик на другом конце дивана наконец отнимает руки от лица. На нем — потеки засыхающей крови, выражение ужаса. Дейзи стоит у подлокотника, на котором покоится голова деда. Что-то растет внутри ее — то ли стон, то ли рыдание; она изо всех сил старается подавить этот звук, и лицо ее темнеет от напряжения. Тео, несмотря на собственные предостерегающие выкрики, придвигается ближе. Руки его беспомощно болтаются по бокам. Как и его отец, он не отрывает взгляда от ножа. Пероун замирает, отчаянно стараясь убедить себя, что неподвижность и нерешительность Бакстера — добрый знак.

Снаружи доносится рокот полицейского вертолета — городские власти надзирают за тем, как расходятся демонстранты. Топот ног, взрыв смеха и оживленные голоса под окнами: какая-то веселая компания, вероятно студенты-иностранцы, огибает площадь и сворачивает на Шарлотт-стрит, где ждут распахнутые двери баров и пабов. Центр города уже приступил к очередному субботнему отдыху.

— Ладно, плевать. Вообще-то я хотел поболтать вот с этой цыпочкой. С маленькой мисс Никак.

Найджел — он стоит, скалясь, посреди комнаты — вдруг оживляется, облизывает влажные губы.

— Знаешь, о чем я сейчас думаю? — спрашивает он заговорщическим тоном.

— Знаю, Найдж. И я думаю о том же самом. — Затем, к Дейзи: — Смотри на мою руку…

— Не надо, — быстро говорит Дейзи. — Пожалуйста, не надо!

— Заткнись. Я еще не договорил. Смотри на мою руку и слушай. Поняла? Рыпнешься — ей конец. А теперь слушай внимательно. Раздевайся. Давай. Снимай с себя все.

— О боже! — шепчет Грамматик.

— Папа? — Это Тео.

Генри качает головой:

— Нет! Стой где стоишь.

— Вот именно, — произносит Бакстер.

Но обращается он не к Тео, а к Дейзи. Та с ужасом смотрит на него, не веря своим ушам, дрожа всем телом. Ее страх возбуждает его: все его тело содрогается в гротескной пляске.

— Не могу, — еле слышно шепчет Дейзи. — Пожалуйста… я не могу.

— Еще как можешь, цыпа.

Кончиком ножа Бакстер с треском распарывает обивку дивана над самой головой Розалинд. Из уродливого разреза лезет пожелтелый поролон, похожий на подкожный жир.

— Bay! — бормочет себе под нос Найджел.