Суббота навсегда

О, будь она мертва, мы были б Ахиллесом,
Снимающим доспех с прелестного плеча.
Увы, пробит сосок…

Явление следующее. Входят морские божества со страстными лицами.

Первый тритон

Я видел озеро, стоящее отвесно.

Второй тритон

Я — столп литой, александрийской стали.

Третий тритон

Я ж — деву озера, откуда столп взметнулся.

Все трое

То был фонтан огня из пламенных зыбей.
Приворожив — опал, непостоянный.

Первый тритон

Теперь она одна, теперь она больна.

Второй тритон

Безмужняя жена, бездетная мама́.

Третий тритон

Кому молиться о себе прикажешь?

Уходят.

Неясный шелест странных не то листьев, не то крылышек. Это тремоло струнных второго, притаившегося в ветвях оркестра. Входит одетая пчелкой Коломбина. Сядет на желтый цветик, сядет на белый цветик, сядет на черный цветик.

— Великий Боже! — прошептала Блондхен, вцепившись в первый попавшийся локоть. Она же сейчас ее ужалит!

На беду, локоть был боцмана, и тот, основываясь на собственном печальном опыте, отвечал:

— Запросто. Без того, чтоб не ужалить, ей не в кайф. Извините, барышня, но я должен попросить вас отпустить мою руку, сейчас наш выход.

Пчела летала и жужжала (с помощью ансамбля скрипачей Кабальеровича, дувшего в унисон всемирно известный «Полет шмуля»). Потом с удивлением остановилась возле Ариадны: прекрасная не жива, не мертва и не спит — что бы это значило? Примеряя на себя эту таинственную комбинацию из трех «не», Коломбинка приходит к выводу, что не ее размер, не надо ей это, а все же любопытство не покидает ее.

Тут входят Скарамуччо, Пульчинелла и Буратино, один черный, другой белый и третий желтый. Цвет студенчества. Каждый срывает свой цветик и коленопреклоненно протягивает его Коломбине. Та уклоняется — поднося пальчик к губам и делая страшные глаза. Скарамуччо, Пульчинелла и Буратино смотрят на утес с Ариадной. Потом в недоумении разводят руками, рты — дугой. В университете им. Патриса Лумумбы они проходили, что физические тела бывают в твердом, жидком и газообразном состоянии. «А юридические тела, — добавляет студент из Ганы, в отличие от Буратино и Пульчинеллы, изучавший, помимо физики, еще и юриспруденцию, — это живые, мертвые и спящие».

Буратино

Она не мертва.

Пульчинелла

Она не жива.

Скарамуччо

И не спит.

Коломбина

И притом ничего не говорит.

Все вместе

Как прикажете это понимать?

Входят морские божества. «Шелест леса» сменяется «Траурным маршем».

Первый тритон

Друзья, вы как из детской передачи,
Сюда же до шестнадцати нет входа.

Второй тритон

Она скорбит, покинутая тем,
Кому рабой желала быть послушной.

Третий тритон

И госпожой всевластною притом.

Коломбина

Нет, мне нет шестнадцати, мне этого не понять. Я дитя.

(Кокетливо поправляя туалет в области бюста.)

Дитя природы.

Скарамуччо, Пульчинелла и Буратино

(вместе)

Мы тоже дети… Причем, заметьте, разных народов.

Коломбина

Мальчики, это и так бросается в глаза.

Буратино

У нас еще детское мышление.

Пульчинелла

Лично у меня уже кадетское.

Скарамуччо

Зато у меня — молодецкое, и я не понимаю, хвостатые, он что, ее недопоимел? Так мы можем ее в три смычка, а Коломбинхен нам на рояле подыграет. А, Бинхен?

(Судно весело бежит.

Пчелка весело жужжит.)

Второй тритон

Я недопонял вас, сеньор: «недопо-
Имел?» Извольте объясниться. Что вы
Имели в мыслях? Что до предложенья…

Пульчинелла

Да-да, устроить здесь музыкальную комнату, вот скрипка, вот альт, вот бас, вот фано — сыграть собачий вальс.

Третий тритон