Суббота

Генри поднимает руку в знак приветствия, затем жестом приглашает юного интерна отойти с ним к дисплею, где отражаются показатели Бакстера. На одном экране видны шестнадцать изображений, похожих на ломтики ветчины, — шестнадцать срезов мозга Бакстера. Кровяной сгусток, стиснутый между черепом и твердой мозговой оболочкой, располагается точно посредине, на границе между двумя полушариями. Он дюймах в двух ниже макушки, большой, почти круглый, на экране выглядит безупречно белым, с предательски четкими краями. Хорошо видна и трещина — семи дюймов в длину, под прямым углом к межполушарной границе. В центре ее, справа от границы, треснула кость, и череп частично провалился внутрь. Прямо под этой утопленной трещиной, беззащитная перед острыми краями костей, смещенных, словно тектонические плиты, пролегает пазуха крупного кровеносного сосуда — верхний сагиттальный синус. Он проходит вдоль серповидной складки в месте встречи двух полушарий; это крупнейшая вена, обеспечивающая отток крови из мозга. Она покойно лежит в углублении, образованном там, где жесткая оболочка облекает каждое полушарие в отдельности. Каждую минуту по ней проносятся несколько сотен миллилитров крови. Разорвать эту вену, поднимая сломанную кость, проще простого, а спасти больного при таком кровоизлиянии невозможно. Тот самый случай, когда интерну можно и нужно обращаться за помощью к опытному врачу. Тот самый случай, когда Джей Стросс счел нужным позвонить Генри.

Не отрывая глаз от экранов, Пероун говорит Родни:

— Расскажи мне о пациенте.

Родни откашливается. Кажется, язык у него ворочается с трудом.

— Мужчина, около двадцати пяти лет, упал с лестницы около трех часов назад. В приемном покое сознание спутанное, по шкале Глазго отмечено падение с тринадцати до одиннадцати. Других повреждений не наблюдается. Рентген позвоночного столба нормальный. Ему сделали томографию, подготовили к срочной операции и отправили прямо сюда.

Пероун смотрит через плечо на мониторы анестезийного аппарата. Пульсу Бакстера — восемьдесят пять, кровяное давление — сто тридцать на девяносто четыре.

— Что показала томография?

Родни отвечает не сразу — быть может, надеется этим хоть как-то компенсировать свое унижение. Он — крупный добродушный парень, трогательно скучает по родной Гайане и мечтает когда-нибудь основать там нейрохирургическую клинику. В свое время он играл в регби и думал даже стать спортсменом, но потом медицина и нейрохирургия взяли верх. Лицо у него открытое, дружелюбное; говорят, пациентки его обожают. Пероун не сомневается, что у этого парня все будет хорошо.

— Утопленная трещина по срединной линии, как экстрадуральная, так и… — Родни указывает на другую картинку, повыше, где видна какая-то белая масса в форме запятой, — так и субдуральная.

Эта «запятая» — маленький кровяной сгусток под жесткой оболочкой, расположение которого точно соответствует положению большого сгустка.

— Молодец, — бормочет Пероун, и одно это слово воскрешает Родни к жизни.

Однако есть еще одна ненормальность, которую интерн не заметил. Медицина быстро идет вперед, и молодые врачи уже не знают кое-каких диагностических приемов, верно служивших старшему поколению. На самом верхнем изображении видно, что хвостатое тело Бакстерова мозга как будто съежилось, сильно уменьшившись по сравнению с нормой. До появления анализа ДНК это служило верным признаком болезни Хантингтона. В своем диагнозе Генри не сомневался, но сейчас, когда этот диагноз подтвердился, испытывает какое-то мрачное удовлетворение.

— Кровь у нас есть? — спрашивает он Джея.

— В холодильнике полно, — отвечает Гита Сиал.

— Гемодинамика у пациента стабильная?

— Давление и пульс в порядке. Анализы нормальные, давление воздуха отличное, — отвечает Джей. — Можем начинать, босс.

Пероун бросает взгляд на затылок Бакстера, проверяя, нужное ли место выбрил Родни. Рана ровная и чистая — признак травмы, полученной в благоустроенном помещении: при автокатастрофах и несчастных случаях на улице грязи бывает куда больше. В неотложке остановили кровь и зашили рану. Даже не прикасаясь к пациенту, Генри видит кровяной сгусток, взбухший между скальпом и черепом.

Удовлетворенный работой интерна, он говорит:

— Сними швы, пока я подготовлюсь.

Замирает в углу операционной, выбирая музыку на сегодня. Останавливается на «Вариациях Голдберга». На стойке возле проигрывателя — четыре диска, но пафосные изыски Глена Гулда не отвечают его настроению: куда лучше подойдет негромкая, мудрая игра Анджелы Хьюитт.