Субботний вечер

— М-мне одиноко, — объяснил Питер.

Он чуть не плакал. Ему даже захотелось расплакаться — расплакаться, и чтобы его утешали. Голос его дрожал.

— Одиноко? Вот чудно. С чего бы это — такой красавчик, и вдруг одиноко ему.

И она засмеялась многозначительным смешком, в котором вовсе не слышалось веселья.

В спальне у неё свет был тусклый, розоватый. Попахивало духами и нечистым бельём.

— Обожди минутку, — сказала она и скрылась за дверью, где-то в глубине своего жилища.

Питер сидел и ждал. Скоро женщина вернулась, теперь она была в кимоно и домашних шлёпанцах. Она села к Питеру на колени, обняла его и принялась целовать.

— Миленький, — сказала она хрипло. — Миленький.

Глаза её смотрели холодно, неласково. Дыхание отдавало недавней выпивкой. Вот так, вблизи лицо мерзкое, отвратительное.

Питеру показалось, только сейчас он впервые увидел её — увидел и понял по-настоящему, до конца. Он отвернулся. Вспомнилась дочь пэра, что подвернула ногу на дорожке, и одинокая сиротка, и молодая вдова, чей ребёнок едва не утонул в Круглом пруду; вспомнились Воркующая и Та, что с хрипотцой; и он разжал руки, обнимавшие его шею, оттолкнул женщину и вскочил.

— Из-звините, — сказал он. — Я п-п… я з-заб-был… М-мне надо…

Он схватил свою шляпу и пошёл к двери. Женщина побежала следом, схватила за руку.

— Ах ты, паршивец! — взвизгнула она. Посыпалась чудовищная, гнусная брань. — Пригласил девушку, а теперь не заплативши — да удирать? Ну нет, не уйдёшь, не уйдёшь… Ах ты… И опять брань.

Питер сунул руку в карман и достал аккуратно сложенную бумажку, что навязала ему Воркующая.

— П-пустите меня, — сказал он и отдал женщине деньги.

Она стала подозрительно разворачивать бумажку, а Питер шарахнулся прочь, хлопнул дверью и сбежал по тёмной лестнице на улицу.