Бегство Ай-цзуна и последовавшая после этого попытка вырваться из города «государынь» и других близких родственников чжурчжэньского императора вылились в то, что тлеющий в Кайфыне заговор, возглавляемый некоторыми офицерами, вспыхнул огнем, загасить который цзиньская администрация уже не могла. Заговорщиков возглавил «командующий западной стороной [города] Цуй Ли» [12, с. 167]. По его приказу были зарезаны преданные Ай-цзуну наместники Вэньян-Нушень, Вэньян-Синеабу «и еще около десяти других чиновников» [31, с. 148]. Цуй Ли, выслуживаясь перед новыми хозяевами Северного Китая, начал кампанию террора в Кайфыне уже не против приверженцев Ай-цзуна, а против просто богатых людей, «производил грабительства и бесчеловечные лютости» [31, с. 148], собирая золото и серебро для предстоящей отправки монголам, обобрав даже вдовствующую императрицу, а заодно и супругу Ай-цзуна Туктань.
«Летом в четвертой луне (11 мая — 9 июня) Субэдэй вышел к Цинчэну[117]
» [12, с. 167], куда Цуй Ли тут же послал переговорщиков, и монгольский полководец согласился на встречу с человеком, предавшим своего хозяина. «Цуй Ли в царском одеянии и с царскою помпою выехал для свидания с ним» [31, с. 149]. Субэдэем был устроен пир, «при котором Цуй Ли служил ему, как отцу, рабски, а по возвращении в город сжег все отбойные машины» [12, с. 149].На том же пиру были заключены все договоренности по окончательной сдаче Кайфына. Но перед вступлением монголов в город «Цуй-Ли взял вдовствующую государыню Ван-ши, государыню супругу Туктань, князей: Вань-янь, Цун-ко и Ваньян-меу-шунь и цариц, всего 37 колясочек, около 500 обоего пола родственников царского племени Янь-шен-гун, Кхун-юань-цо, славных ученых, монахов трех сект, лекарей, художников, швей и препроводил их в Цин-чен» [31, с. 151]. После чего по приказу Субэдэя все князья и принцы крови были убиты, законы войны, установленные Чингисханом, исполнялись неукоснительно… Всех женщин отправили в Каракорум, где по пути туда они «претерпели большие горести» [31, с. 151]. А Субэдэй наконец вступил в Кайфын, осада которого, продолжавшаяся долгие месяцы, закончилась. По своему накалу и драматизму взятие монголами Кайфына может быть приравнено к другим величайшим осадным баталиям, а именно штурмам Тира и Алезии в древности, Константинополя и Иерусалима в (средневековье, Севастополя и Плевны в новое время. «Когда орда ворвалась в город, шестьдесят тысяч девушек бросились с крепостных стен, и еще долгие годы опустошенный город отпугивал оставшихся в живых людей тем, что было во рвах…» [11, с. 85].
Предатель Цуй Ли в полной мере испытал на себе вероломство, на которое был способен Субэдэй… а может, это было и не вероломство, а естественное отношение последнего к Иуде чжурчжэньского происхождения? По вступлению в Кайфын в дом Цуй Ли ворвались «солдаты монгольские… забрали его жену, наложниц и все сокровища… Цуй Ли по возвращении слезно зарыдал и тем кончил» [31, с. 151], но несмотря ни на что предатель еще целый год преданно служил новым хозяевам.
Тем временем Субэдэй, памятуя о том, что сопротивляющийся город должен быть вырезан, «отправил к монгольскому государю нарочного со следующим представлением: „Этот город долго сопротивлялся; многие офицеры и солдаты изранены; прошу дозволения вырубить город“. Елюй-чуцай, услышав об этом, поспешно явился к монгольскому государю и сказал: „Генералы и солдаты несколько десятков лет подвергались суровостям времен и единственно имели прение о земле и жителях ее“. Монгольский государь не соглашался. Елюй-чуцай еще сказал: „Различные художники и мастера, чиновники и народ, знаменитые и богатые фамилии, все собраны в городе. Если умертвить их, то ничего невозможно будет получить, и так мы по-пустому предпринимали труды“. После монгольский государь указал, чтобы, исключая фамилию Ваньянь[118]
, прочих всех простить. В это время уклонившихся в Бянь от оружия еще было 400 000 семейств, которые все избавились от смерти. Этот случай принят законом на будущее время» [31, с. 151–152].Получается, чжурчжэни были уничтожены, китайцы же — помилованы.