Субъект. Часть вторая

Пока он говорил, я раздумывал над тем, как от него избавиться. Разумеется, я не был готов полагаться на сомнительные услуги адвоката, тем более предоставленного ими же самими. Куда больше доверия у меня вызывало сотрудничество с материей напрямую и без посреднических структур. Но обижать этого парня я все же не хотел. Ведь он всего лишь пытался выполнять свою работу.

– А где твой напарник? – аккуратно спросил я.

Метнув на меня тревожный взгляд, он еще раз проверил надежность замкнутых браслетов, пробежался рукой по моим карманам и только тогда, став, быть может, на одну единицу частоты колебаний невозмутимей, выпалил:

– Я патрулирую здешние окрестности в одиночку. Задача проста – наблюдать издалека за местными. Ни для кого не секрет, что за люди здесь всем заправляют. До меня донесся звук взорвавшегося снаряда. Что здесь произошло?

– Загляни, увидишь, – предложил я, кивнув в сторону дверей главного входа, сквозь притворную планку которых уже просачивался сизый дымок.

– Объясняться будешь не передо мной, – он толкнул меня к воротам, – пошли.

Мы вышли на лесное шоссе. Спустя пару минут я рискнул поинтересоваться:

– А мы так и будем идти до участка?

– Машину я оставил в людном месте, чтобы не привлекать внимание здешних, – пояснил он. Через некоторое время его ходьба стала ровнее, а пистолет он спрятал в кобуру.

Дорога казалась бесконечной, и мне уже даже начало мерещиться, будто в мой левый ботинок затекает струйка жидкой улики, прямо указывающей на мою причастность к бойне в загородном коттедже.

Незаметно для всех, кроме себя, я сконцентрировался на своем поврежденном бедре, углубившись вниманием в его самую толщу. Пуля, оставшаяся в ране, сместилась от ходьбы, изуродовав четырехглавую мышцу еще больше, отчего, собственно, кровотечение возобновилось. Интересно, если прямо сейчас разжать ментальную хватку с хвоста ноцицептивного сигнала – этот молодой и нервничающий коп пристрелит меня от моего истошного крика?

Когда левый ботинок начал хлюпать, и я уже стал украдкой оглядываться по сторонам, мы, наконец, вышли на неожиданно оживленную тропинку загородного парка. Ранние прохожие по-воровски оглядывались на нас. Никогда я еще не был так зол на прохожих. Их вопрошающие взгляды прижигали, словно ватные палочки, смоченные жидким азотом. Расплываясь из-под своих очков улыбкой сливающейся со средой рептилии, я смирно шел рядом с полицейским, стараясь соблюдать синхронность движений наших скованных цепью рук – пытался скрыть позорный статус задержанного.

– Вот мы и пришли, – констатировал полицейский, подойдя к своему автомобилю. Открыв дверцу, он потянулся к рации.

– Дежурный! – воскликнул он, прижав ее к губам. – Как меня слышно? Патруль сто семнадцатый, сектор двести тридцать семь, массовая перестрелка в доме! Повторяю! Перестрелка в доме, есть задержанный! Прием!

Рация зашипела в ответ:

– Ждите подкрепление. Ваше местоположение?

– Парк! – крикнул он. – В зоне отдыха, возле фонтана!

Пока он говорил, я беспомощно осматривался по сторонам. Надо спешить! Но вокруг было так много зевак, что исподтишка посматривали в нашу сторону. Что же такого сделать с этим неуклюжим патрульным, ведь он все-таки успел уже меня как следует разглядеть. Даже если убегу, за мной вернутся по тем показаниям, которые он даст, поскольку он запомнил мое лицо…

Запомнил… Ну точно!..

Меня осенило настолько, что это, судя по подозрительному взгляду полицейского, сильно отразилось на моем лице. Его воспоминания обо мне, да и вообще обо всем произошедшем за эти пятнадцать минут, еще не стали полноценными!.. Они не консолидировались.

Вдалеке послышались отзвуки многочисленных сирен. Я молниеносно сконцентрировался на содержимом черепа полицейского. Проворно опознал его раскинувшийся внутри мозга гиппокамп. По идее, именно в нем сейчас теплились фрагменты недавно пережитых ощущений. Десятки миллионов нейронов запечатлели в себе, собой, своими положениями по отношению друг к другу набор увиденных картин, между которыми прямо сейчас образовывалась закрепляющая логическая связь. Каждый из нейронов замер в характерном танцевальном па, который, словно пиксель на экране, образовывал собой, вместе с мириадами остальных своих собратьев четкое детализированное изображение, расстилающееся перед внутренним взором его Я. А уж в процессе самого просмотра этих смысловых картин решалась их дальнейшая судьба…

Те, которые его сознание сочтет значимыми для жизни – законсервируются, и в их честь высекутся настоящие и прочные скульптуры в долине долгосрочных воспоминаний, а те, что покажутся обыденными, не претендующими на роль кирпичика в пирамиде понимания мироустройства, – безжалостно сотрутся, освободив место в гиппокампе для новых, беспрестанно поступающих от органов чувств впечатлений.

Я не мог даже предположить, что конкретно из нашей встречи с ним уже благополучно отложилось в кладовую его воспоминаний. Но каждая новая секунда промедления могла стоить дополнительного градуса в изумлении от дежавю, которое впоследствии его охватит…