Субъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь

Можно пройтись по каждому из этих аргументов, но куда интересней подумать над тем, откуда берется это стремление выйти из состава страны, частью которой люди были в течение веков? При этом я не имею в виду колонию, ждущую момента, когда она сможет вырваться из-под имперского ярма. Это-то как раз не только естественное стремление, оно неизбежно, как неизбежен распад любой империи, будь то Римская или советская.

Речь о другом. Квебек – Канада, Бретань – Франция, Чечня – Россия, Косово – Сербия, Абхазия – Грузия, Каталония – Испания, Шотландия – Великобритания. Как мне кажется, стремление к «независимости» практически во всех случаях связано с очевидным, казалось бы, обстоятельством: во всех перечисленных мною случаях по тем или иным причинам представителей этих, условно говоря, стран третировали и унижали: по линии языка (запрет на изучение в школе, отказ в признании его государственным), по доступу к высшему образованию и к определенным и престижным должностям, по множеству мелких и не мелких бытовых и не бытовых поводов. Я не говорю о вещах, значительно более глубоко затрагивающих национальную память (например, о массовой депортации чеченцев в 1944 году).

Любопытно, что добились своего только две страны: Косово и Абхазия, но только получившие военную помощь извне: Косово – от США, Абхазия – от России. В их «независимости» (кавычки использованы мной вполне преднамеренно) были заинтересованы другие государства: уход Косово – удар по не желающей подчиняться американской политике Сербии; уход Абхазии – удар по Грузии, повернувшейся лицом к Западу и стремящейся в НАТО. Ни жители Квебека, ни шотландцы, ни каталонцы, предоставленные самим себе, не совершали бы этого шага.

Вряд ли найдется квебекианец, который на вопрос «вы – канадец?», ответит утвердительно. Но на первенстве мира по хоккею с шайбой он будет страстно болеть за сборную Канады. Шотландец всегда с гордостью подчеркнет свое «шотландство», но будет отчаянно болеть за сборную Великобритании по футболу. «Каталонец я, не испанец!», слышал я неоднократно, будучи в Барселоне, но попробуйте сказать ему, что сборная Германии играет лучше сборной Испании.

Чувство принадлежности, национальной гордости – одно из самых сложных, оно на самом деле трудно поддается описанию, оно не передается с генами (русский ребенок, родившийся во Франции от родителей-эмигрантов, лишен этого чувства применительно к России), но тем не менее обладает огромной силой и часто используется властью для решения вопросов, которые не имеют оправдания.

«Ла Педрера»

Однажды – мне было лет семь – я спросил своего отца, что такое гений. Чуть подумав, он сказал:

– Жил-был мальчик. Звали его Карл Гаусс. Родился он в Германии в XVIII веке. Когда ему исполнилось шесть лет, его отправили, как и тебя, в школу. В классе было человек 30 таких же оболтусов, был всего один учитель, который учил их читать, писать и считать, и ему они сильно надоели. Однажды учитель нашел интересную книгу. «Как бы мне занять этих оболтусов, чтобы они тихо сидели и не мешали бы мне читать?», – подумал он. И придумал: «Дети, – сказал он, – сложите все цифры от единицы до ста. Кто первый получит ответ, того ждет награда». И сел читать. Не прошло и двух минут, как он увидел поднятую руку маленького Гаусса. «Тебе что, Карл, надо в туалет?» – спросил он. «Нет, господин учитель, у меня есть ответ», – сказал мальчик. «Что же получилось у тебя?» – спросил учитель, который и сам-то и не знал, сколько должно получиться. «Пять тысяч пятьдесят», – ответил Гаусс. «И как это получилось у тебя?» – полюбопытствовал учитель. «Очень просто, – ответил Гаусс. – Представьте все числа от одного до ста не столбиком, а линейкой. Возьмите две крайние цифры – один и сто – и сложите их. Получится сто один. Сложите следующие за ними две цифры, два и девяносто девять. Будет снова сто один. Потом три и девяносто семь – сто один. Получается пятьдесят раз по сто одному – равняется пять тысяч пятьдесят».

– И учитель понял, что перед ним гений, – сказал мой отец. – Гений тот, кто видит все не так, как остальные.

Я запомнил этот рассказ отца на всю жизнь. И он снова вспомнился, когда я стоял в Барселоне перед домом «Ла Педрера» гениального испанского архитектора Антонио Гауди. Он видел не так, как другие.

Я не стану описывать «Ла Педрера», равно как и другие творения Гауди. Во-первых, я не сумею. Во-вторых, это бессмысленно. Архитектуру, скульптуру, живопись надо видеть, музыку надо слышать.

«Ла Педрера» сначала не приняли, требовали сноса этого дома, который «нарушал правила». То, что нам непонятно, то, что противоречит нашим принятым нормам и представлениям, мы отвергаем, а порой и уничтожаем.

Этим мы отличаемся от гениев.

Кастельеры