— Я придумала все декорации. — Зоуи что-то им рассказывает. — Помните ту сцену, когда Генс просит Киттеля его застрелить? — Она говорит с родителями так, будто они ее друзья, и это меня пугает. Я смотрю, как двигается ее рот. Пытаюсь представить ее снимки «до» и «после».
— Да, — говорю я.
Она замолкает, показывая, что заметила мое возвращение.
— Так вот, в сценарии говорится «электричество выключается», но мне захотелось сделать иначе, — хвалится своими достижениями. Это просто невероятно. — И я установила свет таким образом, чтобы лампы выключались по очереди, из глубины сцены.
— О да, это было круто, — говорю я, хотя понятия не имею, о чем она.
— Ты, наверное, хочешь сказать «драматично», — поправляет она.
Не надо указывать мне, какое слово я должен использовать.
— Разве могут лампы быть драматичными? — спрашиваю я, пытаясь поддержать светскую беседу.
— Зависит от того, кто ими управляет, — не задумываясь, отвечает она.
Ее родители внимательно следят за нашим разговором. Они ждут от меня остроумного ответа, полного юношеского оптимизма.
— А управляешь ими ты, — отвечаю я.
Зоуи победила. И чтобы показать собственное превосходство, вежливо меняет тему.
— Ну, а с кем ты сейчас общаешься? — спрашивает она.
Мне хочется ответить:
— Хмм… ну, остались кое-какие хорошие ребята.
Она кивает, как психотерапевт.
— Дай мне свой электронный адрес, — говорит она и достает из сумочки оливково-зеленый блокнот.
Нацарапав [email protected] на чистой странице, она вырывает ее и протягивает мне. Потом пишет «Олли, новый (старый) друг» вверху страницы и дает мне ручку. Записывая свой адрес, чувствую себя лишенным воображения: [email protected].
Она кладет блокнот в сумку, и тут из зала выходит парень в длинных мешковатых джинсах и облегающей зеленой футболке. Он встает у нее за спиной и прикладывает палец к губам.
— Я тебе напишу, — говорит Зоуи.
Парень обнимает ее за талию, отклоняется назад и поднимает ее — у него очень гибкий позвоночник. Зоуи визжит, но недолго, и вид у нее не особенно смущенный. Ее живот ненадолго оголяется. Она совсем не толстая. У нее бледная нежная кожа. И еле заметный пушок, как капельки росы. Лануго — это пушок, который растет на лице и груди у людей, больных анорексией. Он похож на паутину.
Зоуи обнимает его.
— Оливер, это Аарон. Мам, пап, Аарона вы знаете.
— Привет! — здороваюсь я с сияющей улыбкой.
— Аарона мы знаем, — кивает мама Зоуи.
Длинная темная челка падает на лоб парня и делит его на две части. На его зеленой футболке надпись «Кейптаун». Большой нос совсем не портит его лицо. В его ноздри запросто можно вставить пятидесятипенсовик.
— Аарон, мы с Оливером вместе учились… — Зоуи кладет руку ему на плечо и шепчет в ухо, — …в Дервен Фавр.
У Аарона отвисает челюсть, глаза и губы морщатся от притворного отвращения.
— Тогда давай сделаем вид, что не ненавидим друг друга, — шутит он и протягивает мне руку, — ради ее родителей.
Родители Зоуи улыбаются. У Аарона мелодичный голос, как и должен быть у настоящего валлийца, — он становится то громче, то тише, как коротковолновое радио. Мы пожимаем друг другу руки, и он спрашивает:
— Освещение было просто супер, как думаешь?
— Точно, — отвечаю я.
— Зоуи просто супер, — говорит он.
— Ой, ну ладно, — она хлопает ресничками, потупив взгляд, и притворяется смущенной.
Аарон кладет руку мне на плечо. Он действительно красив.
— Тебе наверняка теперь грустно, да? — обращается ко мне он.
Когда я выхожу из ворот Синглтон-парка, уже темно. Я бесцельно шагаю вдоль круговой дорожки, по которой мы с Джорданой гуляли с Фредом. Мимо проходят два собачника, но они не напоминают мне о ней.
14.4.98