Субмарина

Я смотрю на ее лицо, в то время как она… Хочется ударить. Бить ее. Она смотрит на меня, во рту вялый кусок мяса.

— Что-нибудь…

Я засовываю его в штаны, застегиваюсь. По дороге к двери слышу за спиной ее голос:

— Ничего страшного, правда, ничего страшного…

Я сижу на кровати. Не стал включать свет, когда вошел, пиво можно найти и при свете уличного фонаря. Выпив две бутылки, я встаю. Открываю третью, выпиваю половину, ставлю у телевизора.

Иду в конец коридора, стучу в дверь Кристиана Мэдсена, мужика, который будит меня по утрам. Теперь можно стучать громко: Тове нет, а другие из комнат не вылезут Продолжаю стучать. Стучу, буду стучать, пока дверь не откроется или пока кожа с костяшек не слезет.

Он открывает, видно немного, один только глаз на меня смотрит. Позади — темнота.

— Чего ты хочешь?

— Поговорить.

— У меня нет…

Он хочет закрыть дверь, но я подставляю ногу, толкаю и захожу.

Когда глаза привыкают к темноте, я понимаю, что он упал на кровать. Он медленно садится, кладет руки ладонями на матрас.

— Чего ты хочешь?

— Поговорить.

— Да?

— Не шуми по утрам. Не стучи дверью.

Теперь видно лучше, свет проходит через шторы, окрашивая все в зеленый цвет. Комната очень аккуратная, на нем все еще надет костюм. Галстук на столе, сложенный.

— Я рано встаю.

Он почесывает затылок, смотрит на свой портфель, лежащий рядом с галстуком.

— У меня есть работа, на нее нужно ходить.

— Мне все равно.

— Если вы плохо спите, совершенно необязательно, что это я….

Я закрываю за собой дверь. Я говорю:

— Я вел себя как цивилизованный человек. Я постучал в дверь…

— Вы колошматили в дверь.

Он снял очки и теперь протирает их краем рубашки.

Делаю к нему шаг. Мы так близко друг к другу, что он почти касается головой моего паха.

— Я постучал в дверь, и теперь я здесь, говорю с тобой. Я прошу тебя об одной простой вещи.

— Если у вас проблемы с моим..

— Я не отволок тебя в ванную. Не запихнул твою башку в раковину. Не держал тебя за волосы, разбивая твою морду об раковину. Я не ломал тебе рук Я не совал тебе член в рот, я не затолкал твои зубы тебе в задницу, я не вставил тебе в потрох, я не порвал тебя.

Он смотрит перед собой застывшим взглядом. Очки упали на пол. Руки на коленях ладонями вверх, словно они слишком тяжелые, чтобы их поднять. Бледные тряпки.

Отступаю на шаг. Он сидит с остекленевшими глазами.

— Ничего такого я не сделал. Я лишь вежливо попросил тебя не шуметь по утрам. Как сосед соседа. Не шуми по утрам. Можешь не отвечать.

Он так и сидит с застывшим взглядом. Думаю, даже не дышит.

— Не шуми по утрам.

Выхожу из комнаты, прикрываю за собой дверь.

8

Ану не выбирали. Выбирала Ана. Почему она выбрала меня, я не задумывался.

Тогда не задумывался.

Мы были на одной тусовке, на дискотеке, где Кемаль отмечал свой день рождения.

Мы с Аной шли, держась за руки. Вечеринка продолжалась еще несколько часов, но не для нас.

Мы оба были пьяны и устали. Она казалась довольной, смеялась, пописала между двумя припаркованными машинами. Когда мы практически дошли до ее квартирки, она сказала, что было хорошо. Но мне, наверное, стоит поставить на Марию. Что она видела нас там, за столиком, и мы отлично смотрелись вместе. Насчет нее можно не беспокоиться. Черт возьми, мы встречались не больше двух недель. Я смотрел на нее, на движения ее губ. Затянулся и потушил сигарету о запястье. Она взглянула на меня, взяла за руку, и мы пошли дальше. Больше об этом не говорили, утром она поцеловала ранку.

Ана о многом молчала. О войне. О жизни беженца. О том, каково это — приехать в Данию, имея только брата и мать, и больше ничего. Она быстро выучила язык, небольшой акцент ее только украшал. Словечки, которые она вечно коверкала. Как «трёшка». Когда она, работая официанткой, уронила двадцать тарелок, ей задали не трепку, а «большую трёшку». Достаточно было пообщаться с ней какое-то время, и ты уже не мог ее без этого представить.

Приехать в Данию, потерять отца, начать с нуля — даже это она сумела представить как свой собственный выбор.

9