В каждой руке у меня по гантели в семнадцать килограммов. Подняв одну, я опускаю другую, одновременно вращая кистью для растяжки. Перед большим настенным зеркалом — хочу быть уверенным в том, что не чрезмерно задействованы плечи, что меня не перекашивает на одну сторону. Смотрю только на плечи. У меня есть два комплекта гантелей: семнадцатикилограммовые и двадцатидвухкилограммовые, они лежат передо мной на полу. Работаю по очереди: сначала пять раз медленно с тяжелыми, затем, пока мышцы не расслабились, десять раз с легкими. В самом начале тренировок мне очень помогли наши аксакалы. Каждый день в течение месяца они смотрели на мои занятия и затем подошли ко мне сами. Объяснили, что надо делать. Рассказали, какой угол должен быть в положении лежа, когда тренируешь верхние грудные мышцы, а какой — когда нижние. Как не задействовать плечи, когда тренируешь бицепсы. Что ни в коем случае нельзя придерживаться одной программы тренировок. Что нужно постоянно «удивлять» мускулы, чтобы они росли. Ешь перед сном, снабжай мускулы энергией. Они рады были поделиться со мной знаниями: больше никто слушать не хотел.
Выхожу из спортцентра под дождь.
Большие теплые капли, небо наконец задышало. По дороге домой делаю крюк, хочу насладиться дождем.
Люди прячутся под карнизами домов и навесами магазинов. Все улицы мои.
Прохожу мимо прачечной. Искусственный свет проникает на улицу. Внутри одинокая фигура, склонившись, гипнотизирует стиральную машину. Застигнут дождем или ждет свою одежду. Иду дальше, и тут до меня доходит, что это Иван.
Захожу внутрь, он сидит очень тихо. Непохоже, чтобы он услышал, как открылась дверь или звук моих шагов. Если бы я его не знал, подумал бы, что он глухой.
Встаю рядом с его машиной, той, на которую он уставился. Его голова чуть приподнимается в мою сторону. Затем он возвращается к созерцанию одежды, крутящейся в пенной воде.
Ну и видок у него. Темные сальные волосы. Брюки короткие, носков нет. Клочковатая бороденка, сквозь которую виднеется бледная кожа.
— Там что, сменная одежда? Выходной костюм?
Не смотрит на меня, глаз с машины не сводит.
— Иван!
Глаз с машины не сводит.
— Эй!
Я щелкаю пальцами у него перед носом. Реакция нулевая.
Курю, смотрю на него. Как в передачах про животных, где их изучают в естественной среде обитания. Как когда я смотрю на чокнутого старика с коляской. Я могу и дальше продолжать в том же духе. Он нервно ерзает, но взгляд по-прежнему прикован к машине: меня не существует.
— Ты видишь там что-то недоступное для других?
Смотрит туда же, меня нет.
— Я к тебе обращаюсь, говнюк!
Выпускаю дым ему в лицо. Он пару раз моргает, а когда наконец открывает рот, говорит тихо и с сильным акцентом:
— Оставь меня, пожалуйста, в покое.
— И что же там такого интересного?
— Оставь меня, пожалуйста, в покое. Это не смешно.
Голос монотонный, какие-то странные паузы, заминки.
— Если бы я не вошел, ты бы тут сейчас дрочил. Сидел бы и дрочил на чужую одежду. Ты в курсе, что это ненормально?
Он поднимается и орет, огромный рот, лицо перекошенное:
— Не мог бы ты заткнуться и оставить меня в покое?
К стене, рука на горле, он переминается на цыпочках.
— Не надо так разговаривать, не надо так со мной разговаривать, гондон ты штопаный…
Это брат моей бывшей девушки. С ним я пил чай и ел югославские пирожки его мамы.
Я отпускаю его, отступаю назад, почти готовый извиниться. И тут вижу, что у него из куртки что-то выпирает. Что-то похожее на пистолет, и какую-то долю секунды я верю, что мне крышка. Югославы, они такое творят, но тот идиот, что толкнул Ивану…
И тут я понимаю, что это бутылочное горлышко. Я сильно толкаю его в грудь, заваливаясь назад, он хватается за сушку. Бутылка вылетает из кармана и разбивается: осколки, коричневая жидкость. Какао.
Из его глаз водопадом льются слезы, взгляд шныряет от меня к разбитой бутылке на полу, он стоит, расставив руки, и дрожит. И вдруг издает гортанный звук, я никогда не слышал, чтобы человек издавал такие звуки. Я бью его в живот. Он складывается и падает на пол. Я беру свою сумку и ухожу.
— Привет, Ник, я освобожусь через две минуты. Подожди, пожалуйста…