Субмарины уходят в вечность

Митчелл и на сей раз хотел было проронить свое роковое «аналитично», однако на сей раз Бог миловал его не только от генеральского, но и от своего собственного гнева.

— Кроме того, известно, что в район Шлезвиг-Фленсбург спешно переброшены дивизия из Дании, несколько бригад морской пехоты и два батальона, сформированные из курсантов военно-морской школы в Киле.

— И на всем пространстве этой части полуострова — ошарашивают нас глубиной своих познаний агентурные источники в Германии — от моря до моря ведутся усиленные фортификационные работы.

— Аналитично, — вновь попытался подбодрить генерала его адъютант, однако, встретившись с изумленным взглядом последнего, вовремя спохватился. — Простите… Вырвалось.

— Но все эти сведения, — поучительно молвил О'Коннел, и на этот раз прощая старшего лейтенанта, — свидетельствуют только о том, что преемник Гитлера гросс-адмирал Дениц решил продолжить. Свою агонию на этом удобном для обороны обрезке суши. Выигрывая таким образом время для переговоров с военными и гражданскими представителями правительств стран-победительниц.

— Следует учитывать и этот фактор.

— Время им сейчас нужно, господин аналитик! Единственную ценность для них представляет сейчас время, кредит коего они намерены получать в обмен на жизни десятков тысяч своих солдат, которые для высшего командования вермахта и рейхсфлота уже давно никакой ценности не представляют. «Если не договориться с русскими, то хотя бы удачно продаться англо-американцам»! — вот единственный постулат их «штабного святописания». Кстати, очень близкого сейчас к кодексу, которого придерживалась еще небезызвестная вам подруга Христа Мария Магдалина, напропалую греховодничая в римском крепостном гарнизоне Магдалы, да простится мне мое богохульство.

— Все это понятно… — задумчиво произнес аналитик. — Но как быть с версией об ожившем фюрере?

— Эту версию нужно всячески проверять и лелеять. Прежде всего, ее следует положить в основу фундаментального расследования.

И если предположить, что фюрер действительно жив, то нужно идти по его следам. Но все это неофициальная позиция. А какую официальную позицию мы должны занимать по отношению к ожившему фюреру? Должны ли мы принимать его в расчет или же следует делать вид, что его не существует?

— Кто из нас двоих слывет аналитиком: я или вы?! — опять взорвался О'Коннел, на психику которого все сильнее давило приглашение к докладу самого Уинстона Черчилля. — Так давайте же впредь договоримся, что вопросы буду задавать я, а вы будете анализировать факты и преподносить мне ту аналитику, о которой так упорно твердите!

— Учту, — кротко заметил старший лейтенант и словно ни в чем не бывало спросил: — Так все же, как нам воспринимать некстати ожившего фюрера?

И тут генерал не выдержал и громогласно, словно находился в солдатской казарме или на плацу, расхохотался.

— Судите его собственным судом, старший лейтенант! И разопните на кресте!

— Воспринимаю как приказ, — не уронил чувства собственного достоинства Митчелл, демонстрируя оксфордскую выучку и аристократическое воспитание.

— Только обязательно сделайте это. Разрешаю и заранее отпускаю все грехи! Только делайте это, как всегда, — аналитично.

* * *

Во время недолгой дороги до резиденции премьера генерал даже не пытался осмыслить весь тот ворох дезинформации, с которой ему надлежало теперь предстать перед Уинстоном Черчиллем. Единственное, что он отчетливо понимал, так это то, что встреча будет тяжелой. Омерзительно тяжелой. Тем более что и несколько предыдущих бесед с сэром Черчиллем, в которых речь, как правило, заходила о судьбе бывшего его кумира Бенито Муссолини, тоже выдавались непростыми.

Опять ливень! Наблюдая из окон автомобиля, как прилегающие к Темзе кварталы медленно погружаются в пучину ливневых потоков и тумана, О'Коннел мысленно содрогался: в эти минуты город напоминал ему стремительно погружающийся в океанскую бездну «титаник» под названием «Лондон».

Он знал, что Черчилль ненавидел Англию за ее бесконечные дожди, и в такую погоду предпочитал уединяться в своей келье одинокого странника, где, сидя у камина, можно было грезить забитыми жарким сиянием лагунами залива Батабано на Кубе, суданскими оазисами Сахеля и ослепительно зелеными склонами холмов в окрестностях Кейптауна[105]. Аристократ и потомственный военный, депутат парламента и премьер, писатель и журналист — на примере жизни Черчилля все это поглощалось одним-единственным по-настоящему приемлемым для него определением — «авантюрист».

— Старый, презирающий Англию и англичан, авантюрист!

— Простите, сэр, это вы о ком? — несмело поинтересовался водитель, и только теперь генерал обнаружил, что произнес эти слова вслух.

— Отвратительная погода, не правда ли, сержант? — сурово молвил генерал, пытаясь поставить водителя на подобающее ему место.

— Когда Господь придумывал ливни, сэр, Он не предполагал, что мы придумаем автомобиль. Из кабины автомобиля — дождь отвратительное зрелище. Сначала Он подарил нашим предкам камин, а затем уже приучал к нему бесконечными дождями.