Субмарины уходят в вечность

— Какое решение принимаете вы, джентльмены? — обратился к Штуберу и его спутникам. — Остаетесь с нами, и тогда часть добычи — ваша, или же предпочитаете вернуться на «Колумбус»?

— Возвращаемся, — ответил Штубер. — Кроме всего прочего, нужно еще раз выяснить намерение капитан-лейтенанта Штанге. Поговорить с ним по душам.

— Ваше право.

— А вы что, действительно намерены атаковать в одиночку своей нашпигованной горючим «коровой»?

— Намерен. Мне осточертело болтаться посреди океана с десятками тонн керосина в танках. Я — боевой офицер, а не горючевоз. И мнение по этому поводу Штанге меня тоже не интересует.

— Я передам, что вы просите поддержать его атаку, — стоически заверил Алькена штурмбаннфюрер СС Вилли Штубер.

— А может, есть смысл остаться? — обронил Зебольд, когда Алькен направился к двери, и едва заметно повел взглядом в сторону командира «Черного призрака».

В эту минуту Штубер понял: достаточно ему кивнуть в знак согласия, и могучий обер-фельдфебель тотчас же скрутит Алькену его бычью шею.

— В минуты атаки нам лучше быть на своей субмарине, мой вечный фельдфебель.

29 Январь 1945 года. Германия. Остров Узедом в Балтийском море. Испытательный ракетный полигон в Пенемюнде

Когда была объявлена пусковая готовность, Браун и его гости вернулись в полигонный бункер, в котором мощный, со стальными прослойками, трехметровый слой бетона должен был уберечь их от любой неожиданности.

— А вы знаете, что этот пилот станет нашим космонавтом? — спросил барон фон Браун, ни к кому конкретно не обращаясь. — Ракета, которую он пилотирует, преодолеет земное притяжение и выйдет в ближний космос.

— Для нас это не должно иметь какого-либо значения, — назидательно молвил Каммлер.

— Не устаю напоминать вам, барон, — поддержал его Дорнбергер, — что в операции «Эльстер» нас интересует не космос, а Нью-Йорк.

— Только потому, что нас интересует Нью-Йорк, нас должен интересовать и космос. Хотя бы ближний. Без выхода в космос нам трудно будет мечтать о ракетах, способных поражать США, Австралию или русский Урал.

— Урал можете атаковать, — великодушно позволил Каммлер.

— Вы должны осознать, господа, что в вопросах вторжения в. космос научные и военные интересы рейха сливаются воедино.

— Нам известны ваши космические амбиции, — проворчал Каммлер, прокашливаясь в кулак.

— И я говорю: не время об этом, — поддержал его Дорнбергер, искоса поглядывая на Гитлера.

Браун понимал, что оба генерала принимали во внимание присутствие здесь фюрера, который всегда резко отзывался об увлечении фон Брауна и некоторых его сотрудников космосом и чистой наукой. Но именно поэтому конструктор и запускал свой пробный шар, пытаясь прощупать, не изменилось ли отношение вождя к космической славе своих ракетчиков. Вот только сам фюрер стоял у отведенного ему перископа и, посапывая, демонстративно молчал.

— И все же, господа, живым или мертвым, а в космосе Шредер побывает, — мечтательно добавил Ракетный Барон. — Лично я буду завидовать ему, даже мертвому.

— Ваша воздушная торпеда к удару готова? — наконец нарушил обет молчания вождь наций, игнорируя все пробные шары главного конструктора оружия возмездия. — Запускайте, наконец, вашего космонавта.

— Команда на пуск прозвучит через пять минут.

— Не станем томить американцев ожиданием.

Браун поинтересовался у пилота, готов ли тот к полету, и тот довольно бодро заверил конструктора, что готов. Фюрер и генералы могли слышать ход их переговоров по громкоговорителю, хотя все они понимали, что речь шла всего лишь о психологической готовности пилота, поскольку на старте от него ровным счетом ничего не зависело: ракета взлетала и направлялась на цель, исходя из заданной программы.

Другое дело, что потом уже сам пилот должен был скорректировать направление полета воздушной торпеды, и он же, по команде с Пенемюнде, обязан был привести в действие детонирующее устройство, благодаря которому, при попадании ракеты в цель, должно было сработать триста пятьдесят килограммов взрывчатки.

— Пуск! — азартно прокричал в переговорное устройство фон Браун и рванул стартовый рубильник.

В бункере воцарилось гробовое молчание, которое не смогло нарушить даже весьма ощутимое колебание почвы, появившееся во время взлета ракеты.

— Пуск произведен! — послышался ликующий голос офицера, ответственного за техническое состояние пусковой площадки. — Она ушла!

Вот уже и Ренс радостно доложил, что пуск ракеты прошел успешно. Впрочем, в командном бункере и сами видели это. Однако отошло в вечность еще каких-нибудь десять-двенадцать секунд, и в динамике вдруг раздался испуганный крик пилота Шредера:

— Она горит! Сейчас она сгорит! Мой фюрер, я умираю!

И больше они не услышали от бравого боевого летчика ни слова.

Оторвавшись от окуляров теперь уже ничего не объясняющих перископов, фюрер и Браун непонимающе уставились друг на друга.

Опомнившись, Браун пытался вызвать пилота на связь, но тот не подавал никаких признаков жизни.

— Ренс! — заорал Ракетный Барон. — Вы слышите меня, Ренс?