Суд

Прямо из ресторана Лукьянчик отвез молодую жену в комнатку, снятую им недавно. «Мы начинаем самостоятельную жизнь», — объявил он твердо ее родителям накануне.

Договорились, что завтра, когда молодые проснутся, они приедут к родителям завтракать. Приехали поздно, уже после двух. Дверь открыл незнакомый парень.

— Проходите, — как-то странно, будто приказал он.

Они вошли. Квартира была перевернута вверх дном. На кухне в кресле рыдала Танина мама, за столом сидели незнакомые люди, очевидно понятые, а какой-то человек в брезентовой куртке отбивал от стены облицовочные плитки, весь пол был белый, под ногами хрустело.

— Доченька, твоего папу оклеветали… — запричитала мать.

Лукьянчик остановился в дверях. Таня рванулась из кухни, от матери, хватавшей ее за руки:

— Где папа?

Незнакомый молодой человек остановил ее на пороге:

— Туда нельзя.

— Миша, что же ты стоишь? — закричала Таня.

Лукьянчик спросил строго:

— Кто тут у вас главный?

— Что вы хотите?

— Я всего лишь зять проректора, притом только со вчерашнего дня… и я не хотел бы здесь присутствовать…

— Миша, что ты говоришь? — закричала Таня.

Молодой человек исчез за дверью, плотно притворив ее за собой. Через минуту в кухню вошел рослый милицейский майор:

— Кто тут зять со вчерашнего дня?

— Я, — ответил Лукьянчик. — Я заместитель секретаря комитета комсомола института и не нахожу нужным здесь находиться.

Майор внимательно посмотрел на него, потом на Таню и печально вздохнул:

— Берите свою молодую и уходите… Кутахин, выпусти их через черный ход…

Лукьянчик взял жену под руку и потащил к двери, она подчинялась ему точно во сне, еле переставляла ноги, а выйдя на черную лестницу, где пахло щами и кошками, села на ступеньки и зарыдала в голос:

— Я знала… знала…

Что она там знала, Лукьянчик выяснять не стал, поднял ее, повел вниз по лестнице…

Ни Таня, ни тем более Лукьянчик на суде не упоминались, и о том, что они вообще есть, можно было узнать только по минутному эпизоду, когда прокурор выяснил у подсудимого, во что ему обошлась свадьба дочери…

Нельзя сказать, что Лукьянчик очень страдал по поводу случившегося, о тесте меньше всего думал. Он хвалил себя за снятую вовремя комнату, в которой ничего, кроме кровати, не было, за оттяжку свадьбы до «после диплома», за решительность и находчивость в доме тестя, когда там шел обыск… Он не знал только, как поступить с подарком, но размышление об этом было недолгим — подарок дан, как сказал сам тесть, на устройство семейного гнезда, а разве не этим придется ему сейчас заниматься?

Спустя несколько дней Лукьянчик, согласно распределению, уехал в город Южный. Взял с собой только жену. Теща позже отправилась на север, поближе к мужу, отбывающему там заключение.

В городе Южном Лукьянчика приняли хорошо, очень нужен был инженер по ремонту дорог — город стоял по пути на южные курорты и городские власти хотели, чтобы дорога была в идеальном порядке. Ему сразу вручили ключ от комнаты и обещали к весне квартиру.

Спустя несколько дней, устроившись с жильем, Лукьянчик отправился в райком партии становиться на партийный учет.

— Вы подъемные строительные краны знаете? — после недолгого разговора спросил работник райкома.

— Обязан знать, да и техника эта не бог весть какая, — улыбнулся Лукьянчик.

— Не согласитесь пойти бригадиром крановщиков? Мы сейчас готовим их на ускоренных курсах, и, хотя бы первое время, их надо подчинить знающему специалисту… — Лукьянчик задумался, а работник райкома стал рассказывать, какие грандиозные масштабы обещает принять жилищное строительство уже в следующем году. — В первом же доме сами выбираете себе квартиру, — продолжал он. — И заработки будут побольше, чем у дорожников…

Лукьянчик дал согласие.

Будучи бригадиром крановщиков, он показал себя с наилучшей стороны и как специалист, и как организатор работы прогрессивными методами. В это время он стал членом партии. Кандидатом его приняли еще в институте. Потом его назначили главным инженером строительного управления, а позже и начальником.

Очень удачно пошла жизнь Лукьянчика в этом южном городе, которую он сейчас, как в убыстренном кино, прогонял перед собой, лежа на больничной койке.

Он еще и еще раз проверял, что могут поставить ему в строку, если всерьез начнут под него рыть, — у нас так уж заведено: чуть человек пошатнется, на него все камни обвалят… Но одновременно он тщательно подсчитывал и все хорошее, что сделал для людей города. Господи, да разве ж мало сделано? Последнее время его любимая шутка: «Когда всех вселю в новые дома, потребую себе памятник…» И люди на эту шутку добродушно смеялись.

Где же началось то опасное?

Как раз когда он был еще начальником стройуправления, прозвучал громкий сигнал тревоги… Его во второй раз выдвинули депутатом в райсовет, и на общем собрании рабочих управления доверенные лица поддерживали его кандидатуру. Все шло гладко, а для Лукьянчика даже скучно: речи доверенных печатались на машинке стройуправления, и он их читал еще накануне, в одной речи даже убрал чересчур хвалебную в его адрес фразу, — явный был перебор…