Власти постепенно отставили версию об убийстве сначала намеренном, затем и непреднамеренном – все-таки доказать причинно-следственную связь происшествия в Леонтьевском и смерти в Чертанове не удалось («Слава богу, что сенатор N и князь NN преставились неделей раньше, а то сидеть бы мне еще и за этих», – по слухам, сострил Алябьев). Зато до масштабов грандиозных разрослась другая «линия» – о создании «игрецкого общества». «Общество» – это было актуально, после Сенатской всюду виделись «общества», подследственные были знакомы – естественно! круг-то один… – с рядом декабристов. Единственное утешение узнику: друзья озаботились, в камеру композитору доставили рояль, и маленький алябьевский шедевр, «Соловей», родился в застенках…
«Подполковника Алябьева, майора Глебова, в звании камер-юнкера титулярного советника Шатилова и губернского секретаря Калугина лишить их знаков отличия, чинов и дворянства, как людей вредных для общества сослать на жительство: Алябьева, Шатилова и Калугина на жительство в сибирские города, а Глебова – в уважении его прежней службы в один из отдаленных великороссийских городов, возложив на наследников их имения обязанность доставлять им содержание и, сверх того, Алябьева, обращающего на себя сильное подозрение в ускорении побоями смерти Времеву, предать церковному покаянию на время, каково будет определено местным духовным начальством».
Приговор был суров – лишение орденов, чинов, дворянства и ссылка в Сибирь. Тобольск, Омск, потом Ставрополь, Оренбург… Только в 1843-м Алябьеву разрешат жить в Москве под надзором полиции.
Тюрьма на пользу?
Рассказывают, что добрый знакомый Алябьева и близкий друг Грибоедова композитор Верстовский, услышав первый раз «Соловья», сказал: «Русскому таланту и тюрьма на пользу!», а Алябьев якобы попросил ему передать, что рядом с ним «полно пустых камер». Парадоксально, но Верстовский в чем-то прав: запертый в четырех стенах и лишенный возможности видеть возлюбленную, талантливый музыкант оказался у истоков яркого явления в музыке – русского романса, полного неизъяснимой печали. В ссылке, оказавшись без привычного окружения кутил, без карт и попоек, он занялся музыкой всерьез, создал множество произведений (в том числе несколько опер), исполняемых и поныне.
«Иногда в музыке нравится что-то совершенно неуловимое и не поддающееся критическому анализу. Я не могу без слез слышать «Соловья» Алябьева!!!»
Насмешка в театре, памятливость московского полицмейстера, случайная смерть Времева, «заморозки» после «известных событий» – кто скажет, как сложилась бы судьба Александра Аляьбьева, кабы не эта череда совпадений?
А так – сложилась, да еще как! И даже с любимой своей Екатериной Александровной, урожденной Римской-Корсаковой, выданной замуж после его ареста, он потом все-таки соединился и прожил десять счастливых лет… Так и в романсе при всей его печальности всегда есть нотка надежды.
17. Спрос на убийства
(суд над Уильямом Бёрком, убивавшим ради продажи мертвых тел, Великобритания, 1828)
В благословенные Средние века в Европе церковь настороженно относилась к занятиям медициной, а вскрытие тел умерших с целью изучения анатомии и физиологии человека определенно не благословляла. Сегодня историки спорят о том, был ли запрет категорическим, или положение ученых анатомов зависело от взглядов конкретного епископа, но в любом случае массовым явлением препарирование тел не было и быть не могло. Все изменилось с наступлением Нового времени.