— Охотно воспользуюсь случаем, — выпалил мистер Тодхантер, — чтобы сразу развеять все недоразумения. Все дело в том, что я могу лишь утверждать, что именно я убил мисс Норвуд, но не в состоянии доказать, что именно мой палец нажал курок — умышленно или непреднамеренно. И мне досадно думать о том, что этой ничтожной лазейкой могут воспользоваться те, кто допустил ошибку и теперь, чтобы сохранить лицо, держат в тюрьме невиновного!
Зал ахнул. Поистине отвага — признать ошибку и попытаться обратить ее в свою пользу. Сэр Эрнест заметно забеспокоился. Порой присяжные преклонялись перед отвагой, но еще чаще не делали этого. На лице судьи были написаны сомнения, словно он размышлял, не слишком ли много берет на себя подсудимый. Только мистер Бэрнс по-прежнему живо интересовался состоянием потолка.
— Почему же вы не обратились в полицию и не сознались в преступлении сразу после того, как прозвучал выстрел?
— Я не видел в этом необходимости.
— Вы предпочли дождаться, когда обвинение предъявят невиновному?
— Мне вообще не приходило в голову, что кого-нибудь обвинят в этом убийстве.
— Вы не знали о практике проведения расследований?
— О проведении расследований — знал, но не подозревал, что в них возможны столь грубые ошибки.
— А вам не приходило в голову, что главными подозреваемыми окажутся те, у кого имелись явные мотивы?
— Об этом я не думал. Я вообще старался не думать о случившемся.
— И вы отправились в круиз?
— Да.
— С какой целью?
— Мне хотелось побывать в Японии… перед смертью.
— Значит, вам было важнее увидеть Японию, нежели нести ответственность за последствия своего поступка?
— Никаких последствий я не ожидал, — мистеру Тодхантеру мучительно хотелось вытереть лоб, но он боялся, что его жест истолкуют как симптом очередного обморока.
— А может, вы отправились путешествовать с сознанием облегчения оттого, что задуманное вами убийство совершил кто-то другой, предоставив вам возможность с чистой совестью любоваться красотами Японии?
— Конечно нет!
— И совесть вас не мучила?
— Ничуть. Мой поступок не назовешь тривиальным, и все-таки я убежден, что у него масса преимуществ и ни единого недостатка.
— Мне бы не хотелось ограничивать вашу свободу, мистер Тодхантер, но я вынужден напомнить, что свидетелям полагается отвечать на вопросы, а не произносить речи.
— Прошу меня простить.
— Пожалуйста… Значит, только услышав об аресте Палмера, вы решили, что пора во всем сознаться?
— Да.
— Но ведь к этому времени вы могли умереть.
— Именно так. Однако я оставил поверенному подробный отчет о преступлении и распоряжение передать этот отчет в полицию сразу же после моей смерти.
— Да, мне удалось ознакомиться с этим документом. Если не ошибаюсь, он не содержит ничего, кроме краткого ряда сухих фактов?
— Они отражают то, что произошло — совершенные мною действия.
— И не подкреплены никакими доказательствами?
— Я счел, что документ в избытке содержит доказательства.
— А как отнеслись к нему в полиции?
— Над ним посмеялись, — с горечью признался мистер Тодхантер.
— Так или иначе, никаких вытекающих действий не было предпринято?
— Никаких.
— Вы могли бы назвать причину, по которой полицейские, стражи закона и порядка, не предприняли никаких действий — кроме той, что сочли признание фальсификацией?
— Уверен, так к нему и отнеслись.
— И все-таки вы придерживались мнения, что вашего признания хватило бы, чтобы убедить их, даже если бы вас уже не было в живых?
— Да, так я думал.
— Мистер Тодхантер, ваши коллеги и знакомые считают вас обладателем интеллекта выше среднестатистического. Смею вас заверить: если бы вы и в самом деле застрелили мисс Норвуд, то не удовлетворились бы туманным "признанием", не подкрепленным доказательствами, а постарались бы доказать свою виновность, чтобы никто другой не попал под подозрение.
— Свое признание я не считал и не считаю туманным и бездоказательным.
— И вы не согласны с тем утверждением, что после убийства вы вели себя скорее как невиновный человек, нежели как преступник, тем более потому, что, как вы уверяете, вы исходили из самых благих побуждений и ничего не теряли даже в случае разоблачения?
— Не согласен.
— Вы думаете, человек, который замыслил — ошибаясь, разумеется, но искренне — то, что можно назвать "благородным убийством", способен удрать, подвести невиновных под подозрение и даже обречь их на смерть, если "признание" не вызовет доверия?
— Возражаю против слова "удрать"!
— Давайте выразимся иначе. Находите ли вы последовательными собственные действия после совершения преступления — из благих побуждений, но все-таки преступления?
— Да, нахожу! Возможно, я глуп, но…