Суд королевской скамьи, зал № 7

Беременность Анджелы была уже очень заметна. Она нервно комкала в руках платок, а Зенон Мысленски пытался ее успокоить.

Высокая дверь, ведущая в кабинет, открылась, и к ним подошел секретарь.

Анджела поправила платье и, поддерживаемая под руку Зеноном, вошла в кабинет. Из-за стола поднялся человек маленького роста, но весьма аристократического вида — граф Анатоль Черны. Он поздоровался с Зеноном, как со старым приятелем, поцеловал руку Анджеле и предложил им сесть.

— Боюсь, мы зря потеряли драгоценное время, обратившись к правительству в изгнании, — сказал он. — Англия его больше не признает. В британском Министерстве внутренних дел мы тоже никакой информации получить не смогли.

— Но ради Бога, о чем вообще идет речь? — с горячностью спросила Анджела. — Кто-то должен нам что-то объяснить!

— Мы знаем только одно. Около двух недель назад сюда из Варшавы прибыл некий Натан Гольдмарк. Это еврей-коммунист и следователь по особо важным делам польской тайной полиции. Он располагает показаниями многих бывших заключенных концлагеря «Ядвига», исключительно польских коммунистов. Показания даны под присягой и содержат обвинения против вашего мужа.

— Что же это за обвинения?

— Я их не видел, а Министерство внутренних дел хранит все в тайне. Позиция Великобритании такова: если иностранное правительство, с которым она имеет соответствующий договор, требует чьей-то выдачи и представляет достаточное обоснование, это требование удовлетворяется без специального разбирательства.

— Но в чем могут обвинять Адама? Вы же читали показания, собранные во время расследования в Монце. Я сам там был, — сказал Зенон.

— Конечно, мы оба понимаем, что происходит на самом деле, не так ли? — ответил граф.

— Но я ничего не понимаю! — воскликнула Анджела.

— Коммунисты считают необходимым вести постоянную пропагандистскую кампанию, чтобы оправдать свой захват Польши. Доктор Кельно намечен в качестве жертвенного агнца. Нет лучшего маневра, чем доказать, что польский националист был военным преступником.

— Господи, что же нам делать?

— Мы, конечно, будем бороться. У нас есть кое-какие возможности. Министерству внутренних дел понадобится несколько недель, чтобы решить этот вопрос. Наша первая тактическая задача — добиться отсрочки. Мадам Кельно, мне нужно ваше согласие поручить ведение дела одной адвокатской фирме, которая раньше оказывала нам большую помощь в подобных случаях.

— Да, конечно, — прошептала она.

— Это фирма «Хоббинс, Ньютон и Смидди».

— О, мой бедный дорогой Адам… Боже, Боже!

— Анджела, прошу тебя…

— Вы плохо себя чувствуете, мадам Кельно?

— Нет… Простите.

Она прижала к губам стиснутые кулаки с побелевшими костяшками и сделала несколько глубоких вдохов.

— Ну, не волнуйтесь, — сказал граф Черны. — Мы же в Англии. Мы имеем дело с приличными, цивилизованными людьми.

Такси остановилось посередине Пэлл-Мэлл, дождалось разрыва в веренице встречных машин, быстро сделало крутой разворот и остановилось перед клубом «Реформ».

Ричард Смидди аккуратно надел котелок, сунул подмышку зонтик, открыл потрепанный кошелек и тщательно отсчитал положенную плату по счетчику.

— И шесть пенсов вам, — сказал он.

— Благодарю, папаша, — отозвался таксист, включил сигнал «СВОБОДНО» и отъехал от тротуара. Сунув в карман скудные чаевые, он покачал головой. Нет, конечно, новой войны он не хотел, упаси Бог, но хорошо бы здесь снова увидеть щедрых янки.

Ричард Смидди, сын Джорджа Смидди и внук Гарольда Смидди — основателя этой солидной старой фирмы — поднялся по лестнице к входу в клуб «Реформ». Он испытывал немалое удовольствие от того, что ему меньше чем за неделю удалось добиться встречи с Робертом Хайсмитом. Согласно заведенному порядку, клерк Смидди написал и послал с посыльным клерку Хайсмита в парламенте записку с просьбой об этой встрече. Смидди велел приписать, что дело довольно срочное. На секунду ему пришло в голову, что, может быть, надо нарушить традицию — снять трубку и позвонить, но так делают дела только американцы.

Ричард Смидди оставил гардеробщику котелок и зонтик и, как обычно, заметил, что погода сегодня скверная.

— Мистер Хайсмит ожидает вас, сэр.

Смидди поднялся по парадной лестнице — той самой, на которой Филеас Фогг начал и закончил свое путешествие вокруг света за восемьдесят дней, — и вошел в гостиную. Роберт Хайсмит, грузный мужчина в костюме, не отличавшемся щегольством, не без труда поднялся из глубокого кресла, кожа которого потрескалась от старости. Этот колоритный тип — потомственный дворянин-землевладелец, нарушивший семейные традиции, чтобы вступить в сословие адвокатов, — был выдающимся барристером; недавно, в тридцать пять лет, он стал членом парламента. Ревностный правдолюбец, Хайсмит постоянно участвовал в какой-нибудь кампании против несправедливости. В этом качестве он возглавлял британское отделение «Сэнктьюэри Интернэшнл» — организации, посвятившей себя защите политических заключенных.

— Привет, Смидди. Садитесь, садитесь.

— Это большая любезность с вашей стороны, что вы приняли меня так скоро.