Суд королевской скамьи, зал № 7

Доклад сэра Адама Кельно был внимательно выслушан й высоко оценен Королевским хирургическим колледжем в Эдинбурге. Не будучи вдохновенным оратором и не очень хорошо владея английским, он все-таки был видным авторитетом по проблемам недоедания, организации массового здравоохранения и сопротивляемости человека в экстремальных условиях. По-прежнему работая в скромной поликлинике, обслуживавшей рабочие кварталы Саутуорка, он тем не менее много печатался, делал доклады и читал лекции по своей специальности. Выступления в Эдинбурге всегда доставляли ему особое удовольствие, потому что их можно было совместить с отдыхом — поездкой туда и обратно на автомобиле.

Населенные места остались позади, за окнами потянулись дикие, пустынные низины. Анджела включила отопление и налила мужу немного чая из термоса. Адам мог с утра до вечера вести машину по неуютным просторам Шотландии, наслаждаясь передышкой после многих дней работы допоздна в Лондоне.

Он замедлил ход: впереди показались бедные деревенские дома, крытые соломой. Главная улица была забита стадом черных коров, которых гнали на пастбище двое рослых шотландцев на лошадях. В машину проник запах навоза.

На секунду Адаму показалось, что он снова в Польше, в своей родной деревне. Она была не совсем такая — более плоская, более зеленая, более бедная. Но при виде этой деревни, крестьян и окружающего сельского пейзажа на него нахлынули воспоминания.

Третий всадник, цокая копытами, появился перед машиной, заставив Адама затормозить. Появились еще мальчишка лет двенадцати, тоже на лошади, и пара собак, которые помогали гнать коров, покусывая их за ноги.

«Вот это — я, а вон тот зверского вида человек на другой стороне улицы — мой отец. Бедный мальчишка… Что хорошего ждет его в таком месте? Что хорошего ждало меня? Да еще при таком отце, суровом, словно эти камни в пустынных полях.

Пришпорь свою лошадь, парень! Пришпорь ее и галопом скачи прочь! Скачи в город, там твое спасение.

Я ненавижу тебя, отец!»

Адам включил первую передачу, и машина медленно двинулась вслед за стадом.

«Я забился в сено. Отец врывается на сеновал и орет: „Адам!“ Он расшвыривает сено и рывком ставит меня на ноги. От него несет перегаром и чесноком. Одним ударом он сшибает меня с ног и колотит до тех пор, пока ему не приходится остановиться, чтобы отдышаться.

Он сидит напротив за столом, обдавая меня своей вонью и пьяно раскачиваясь. Борщ с кусками мяса стекает по его слипшейся бороде, он заталкивает куски в рот, как животное. Он отрыгивает, облизывает пальцы и начинает жаловаться на то, что задолжал деревенскому еврею. Все в деревне должны этому еврею.

Он сгребает меня, трясет и смеется над моим испугом. Почему он не бьет мою мать и сестер? Почему только меня? Потому что моя мать любит меня больше всех, вот почему.

Через щель в стене, разделяющей наши комнаты, я вижу, как он стоит там совсем голый. У него огромный, безобразный, почти черный член, оплетенный венами. Член блестит — он только что вынул его из моей матери. Он чешет его и играет со своими громадными свисающими яйцами.

Я ненавижу его член и яйца! Моя мать вскрикивает, когда он делает с ней это. Лежа на ней, он кряхтит и хрюкает, как боров.

Если бы я мог, я бы взял камень и раздавил бы ему яйца. Или отрезал бы их ножом.