Суд линча

– Просто спешить некуда, ты расслабься, радио включи, – Денисов подумал, что Ткаченко не умеет пользоваться автомобильным приемником, сам нажал кнопку и остановил выбор на джазовой мелодии. – И ещё я дорогу плохо знаю, боюсь наш поворот пропустить.

– А он случайно не еврей? – Ткаченко потрогал Денисова за локоть. – Ну, начальник не еврей?

– Нет, не еврей, – Денисов глянул на разомлевшего в кресле Ткаченко. – Раньше с пятым пунктом на эту работу вообще не брали. Не брали инвалидов пятой группы. А он старый хозяйственник, кадровый. И всю дорогу в Академии наук. А это все-таки фирма. Директор сам меня спрашивал: твой протеже не еврей случайно. Мне лично наплевать: еврей, не еврей. Мне это без разницы. А для него важно. Человек старой закалки.

– Вы ему скажите, если ещё спрашивать будет, – Ткаченко потряс в воздухе почти допитой бутылкой, – пусть не сомневается, даже в голову не берет насчет того, что я еврей. Если бы я был евреем, на эту ответственную работу даже проситься не стал. Даже не приехал. Я же понимаю – фирма, не лавочка какая-нибудь коммерческая.

– Да ты не беспокойся об этом, – Денисов кивнул головой. – Он тебя увидит, сразу все поймет. Все сомнения отпадут, что ты еврей.

– Ну, и слава Богу, – Ткаченко облегченно вздохнул. – Кстати, у меня есть один кореш, лучший мой друг, можно сказать. Его нельзя туда пристроить, в подсобное хозяйство? Очень душевный мужик, душа любой компании.

Денисов свернул с шоссе на узкую асфальтированную дорогу, ведущую мимо песчаного карьера к дальнему лесу.

– Если человек хороший, место всегда найдется, – ответил он серьезным голосом. – Ты давай мне сейчас сразу паспорт и трудовик, чтобы потом не забыть. Я первый пойду поговорю.

Ткаченко вытащил из кармана паспорт в целлофановой обертке, потрепанную на углах трудовую книжку и протянул документы Денисову. Проехали дачные участки, слева остались высокие отвалы песка, похожие на горы. Мелкие капли дождя покрыли лобовое стекло, и Денисов включил «дворники».

– Погода испортилась, – заметил Ткаченко. – Жаль. А то могли бы сегодня карпа половить.

Денисов съехал на грунтовку, сбавил скорость, чтобы сильно не трясло на ухабах.

– Вот гадский папа, – сказал он. – Что-то дорогу плохо узнаю. Хоть бы указатель повесили.

– Ничего, доберемся, – ободрил Ткаченко, выпил последний глоток коньяка, опустил стекло и выбросил бутылку.

– Нет, надо дорогу посмотреть.

* * *

Денисов остановил машину, вынул ключи и выбрался из салона, сильно хлопнув дверцей. Обойдя машину, он открыл багажник, наклонившись, отодвинул в сторону запаску и домкрат. Завернутый в кусок мешковины обрез лежал на прежнем месте, в глубине багажника. Вытащив обрез, он бросил тряпку обратно. Переломив обрез, он убедился, что патроны в патроннике. Он снова нагнулся над багажником, держа оружие в левой руке, передвинул на другое место, ближе к себе, полную канистру с бензином. Выпрямившись, он поднял голову и посмотрел на небо, серые закатные сумерки быстро сменились почти полной темнотой. Несколько легких дождевых капель упали на лицо, и Денисов вытер их ладонью.

Он глубоко с удовольствием вдохнул запах леса, прелой хвои и вечернего дождя. Этот запах пьянил и возбуждал. Денисов подумал, что не выбирался из города уже целую вечность и совсем забыл эти запахи. Вдалеке послышался шум проходящего поезда, свист локомотива, ровный гул рельсов, видимо, шел товарный состав. В высоких острых кронах ближних деревьев запела незнакомым голосом птица.

– Чего это вы тут стоите? – рядом с Денисовым бесшумно выросла фигура Ткаченко. – Что это у вас в руках?

Денисов чуть не вздрогнул от неожиданности. Он положил обрез обратно в багажник, но закрывать его мешковиной не стал.

– Что делаю? – переспросил он. – Дышу воздухом. Чувствуешь, какой аромат? – Денисов повел носом. – А ты чего под дождем мокнешь?

Ткаченко почувствовал неладное ещё в тот момент, когда Денисов остановил машину в этом безлюдном глухом месте и зачем-то начал копаться в багажнике. Приятное опьянение прошло, словно его и не было, но алкоголь сыграл свою злую шутку. Каменной тяжестью налились ноги, когда он увидел в руках Денисова ствол обреза, тело сделалось чужим, непослушным. Нужно бежать, бежать, куда глаза глядят, подальше отсюда в эту черную чащу, в этот спасительный лес, надрывался внутри него чей-то голос. Но Ткаченко лишь переступил с одной непослушной ноги на другую непослушную ногу и зачарованным взглядом посмотрел на вороненый ствол в глубине багажника.

– Ты хоть чувствуешь, какой воздух? – спросил Денисов, сделав шаг вперед. – Ядреный воздух, крепкий. Природа-мать, – Денисов сделал ещё один шаг вперед. – Чувствуешь запах-то?

Ткаченко удивился, каким непослушным вдруг стал его язык, непослушным и сухим.

– Чувствую, – выдавил он из себя и шмыгнул носом.

В эту секунду он получил такой удар кулаком в лицо, что устоял на ногах лишь потому, что вцепился мертвой хваткой за край багажника, а свободной рукой, чтобы сохранить равновесие, проделал в воздухе серию замысловатых пассов.