Суд линча

– Твой юмор хуже казарменного, – огрызнулся Виноградов.

Леднев допил свое пиво, открыл новую бутылку. Нужно помочь Виноградову, решил он, иначе будет он, не сдвинется с места до самого вечера.

* * *

Последние два дня Леднев просидел над сценарием, не поднимая головы, доделал все, что оставалось доделать и переделал все, что ещё можно переделать. Накануне вечером он дважды перечитал новый вариант сценария и решил, что после переделок тот стал только хуже. Ну, три-четыре убедительных эпизода Ледневу нравились. Особенно тот, где корреспондент телевидения, находясь в командировке, встречает на Севере, в глубинке своего бывшего однокурсника, в прошлом преуспевающего газетчика, а ныне, если судить по внешности, опустившегося на самое дно человека. Оказывается, этот бывший газетчик уже пару лет как работает старателем в какой-то частной артели, ищет золото, но на новом поприще не очень преуспел.

Осень, вечер, бывшие однокурсники сидят у костра рядом с каким-то полусгнившим бараком, едят консервы и пьют разбавленный спирт из алюминиевых кружек. «Как это, – не понимает телевизионщик, – бросить в Москве все, уехать к черту на кулички, чтобы жить здесь, по уши в грязи, среди этих людей. Не понимаю». «Каких таких людей? Да у нас тут каждый второй кандидат наук, – говорит старатель. – В этой Москве, как бы я ни работал, как бы ни бегал, задрав штаны, все равно как был говном, так и останусь до конца своих дней говном. А здесь у меня есть шанс найти свой большой самородок и даже не один». «Но ведь ты пока никаких самородков не нашел и никто из твоих знакомых не нашел». «Ну и что? – отвечает тот старатель. – Шанс все равно остается».

Такой вот разговор, будто его подслушали у этого костра и записали в блокноте. Этот эпизод ещё туда-сюда, годится. Ну, ещё парочка правдивых сцен, парочка таких выигрышных эпизодов. И все, пожалуй. Остальное Виноградов высидел, даже не натерев мозолей на заднице, на своем мягком диване, а сам Леднев лишь немного переработал. Прочитав сценарий последний раз, Леднев едва удержался, чтобы не разорвать бумагу в клочья. Безнадежная вещь.

– Чего ты молчишь? – спросил Виноградов.

Леднев достал из пачки сигарету. «Сегодня день тягостных разговоров, – подумал он. Значит, так тому и быть. Все равно этого разговора не миновать. Рано или поздно сказать эти слова нужно».

– Слушай, Игорь, положа руку на сердце, мне совершенно не хочется снимать ещё один проходной фильм. Чтобы как на том просмотре в Доме кино, ползала торчало в буфете и явилось только к концу, чтобы поздравить меня с творческим успехом. Зритель ничего не потеряет, если этот сценарий мы не экранизируем. Фильмов на «троечку» и так валом.

Виноградов забыл о пиве и таращился на Леднева широко распахнутыми глазами.

– Ну, делали мы более-менее добротные фильмы, – говорил Леднев. – И каждый раз, заканчивая фильм, давали себе слово, что следующий будет выше на несколько порядков, будет нечто, явление… Но так все и шло, так все и катилось. Я часто думал, что с этого поезда я ещё успею спрыгнуть. Всегда успею. Поезд шел, а я не прыгал. Все какие-то дела задерживали. Так в нем и остался, так и еду. Проще говоря, мне хочется снимать кино, за которое не будет стыдно.

Виноградов смотрел на него ошалелыми глазами. Когда Леднев закончил, Виноградов задвигался в своем кресле, склонил голову набок.

– Ты все мечешься? – голос Виноградова стал злым. – Ты все не решил, на какой осине тебе удавиться? Да наш сценарий… Ты температуру сегодня мерил? Ты просто больной, ты спятил тут совсем. Бросить фильм, когда под него есть деньги. Ты просто спятил, мать твою, рехнулся тут, – Виноградов смял в пепельнице сигарету, подскочил с кресла и заходил по комнате.

Через минуту он остановился под люстрой, скрестив руки на груди, уставился на Леднева.

– Первый раз вижу такого идиота, – Виноградов затряс головой. – Сколько живу, не предполагал, что подобное может существовать в природе. Ему дают зеленый свет – только снимай. И главное, деньги есть. Именитые режиссеры, не могут доснять ленту, да их весь киношный мир знает, так вот, они не могут довести до конца работу, потому что этого не хватает, – он потер друг о друга большой и указательный пальцы. – А этот… Да если кто узнает об этом, тебя всю оставшуюся жизнь будут принимать за сумасшедшего. Тебя все считали везунчиком, а теперь станут пальцем тыкать: видите сумасшедшего?

Леднев кивнул, в компании Виноградова он всегда быстро утомлялся.

– Вот что мне интересно, если ты не собираешься делать этот фильм, как же Надя? – не отставал Виноградов. – Как же она? Ты наобещал ей семь бочек, по всей Москве раззвонил о своей находке, о будущей её роли и всякое такое, а теперь задний ход даешь.

Леднев встал, открыл пошире балконную дверь, выгоняя застоявшийся табачный дым и скверный тошнотворно-сладкий запах одеколона, которым пользовался Виноградов.

– Извини, мне надо собираться. А Надежда… Понимаешь, этой ролью она не сделает себе имени.

– Хорошо. Я ухожу.

– Ладно, ступай.

Виноградов уже вышел в прихожую, открыл замок и потянул дверь на себя.