Суд над Иисусом

Да и знакомая по Союзу логика церковного мышления напоминает в Израиле «русским» евреям узнаваемую здесь логику иудаистов. Скажем, толкование поэтичнейшей любовной лирики — «Песни песней» — как аллегории любви Израиля к Богу (именно на этом основании рабби Акива включил ее в канон Танаха): разве не точно также использовали свои тексты Отцы церкви? Или читаешь о еврейском «руах ха-кодеш» — и вдруг вспоминаешь: батюшки, в буквальном-то переводе это же Святой дух… А идея жертвенного искупления, эта вечная еврейская идея, когда погибшие мученики общин, страдальцы гонений и погромов, искупали грехи всего Израиля? Как же не вспомнить христианского Агнца, слагавшего голову за греховный мир?

И потому относиться к еврейству равнодушно, просто как к некоей параллельно-чуждой религии христианство не могло. Это было свыше его сил.

Вот нескольких парадоксальных сюжетов европейской истории. Например, насильственное крещение евреев не раз зафиксировано историками в Европе, но ни отцы Церкви, ни папы не одобряли и не санкционировали подобных акций — крещения оставались потугами ревнителей-любителей (потому евреи и смогли сохраниться как народ в Европе)… Почему так необычно — с точки зрения миссионерской по своей сути религии, христианства? Потому, что по догме миссионеры обязаны нести «благую весть» (Евангелие) тем, кто весть еще не получал. А евреи ее получили, более того, им ее принес самым первым, и самый авторитетный источник, который только имело христианство. Куда уж миссионерам… Евреи отвергли? Должны понести наказание за свое заблуждения. По этому вопросу в христианском мире споров не было. Но потому же — их нельзя насильственно обращать в веру…

Униженные, опозоренные, подавленные, евреи должны были — по решениям соборов и пап — все же дожить до второго пришествия Христа и убедиться, своими глазами, наконец, увидеть сами, что — неправы были перед Спасителем мира. Когда убедятся, только тогда только и может наступить на Земле новый, высший мир.

Этот церковный постулат в реальной жизни вызывал парадоксальные для христианского мира ситуации. Евреям дозволялось (не всюду и не всегда, конечно, но все же, все же…) жить в городах средневекового мира, считаться сословием, особого рода, но все же сословием христианского общества («рабами короны», личной собственностью суверена), владеть имуществом, пользоваться синагогами, кладбищами и пр. Они имели право на собственную униформу, какая положена была и любому средневековому сословию, нередко это была униформа «благородного человека» (камзол, жилет, башмаки и пр.) — в отличие от католиков-крестьян, скажем…

И евреи тоже не могли не размышлять о невероятности ситуации, при которой их злейшие враги, презиравшие, унижавшие, топтавшие их, одновременно позволяли им делать то, чего не позволяли своим единоверцам (истребление христианами собственных инакомыслящих — в Провансе ли, в Германии эпохи Тридцатилетней войны, в Британии в эпоху установления англиканства — отлично известно евреям. Как нация купеческая и ремесленная, они поддерживали контакты со всеми христианскими группами в обществе.)

Евреи обычно платили христианству полной взаимностью в чувствах. Переводчик на русский язык того текста, о котором я буду говорить ниже, Пинхас Гиль, написал в предисловии: «Еврейский народ всегда — с момента возникновения христианства и по сей день — с глубочайшим презрением относился к этой религии, рассматривая христианскую догму, как нагромождение глупостей и несуразностей, а христианскую мораль — как лживую и лицемерную. Евреи старались даже не упоминать имени основателя этой религии… Разнузданность нравов христианских народов, их жестокость и кровожадность, их отношение к евреям вызывали у наших предков лишь отвращение и страх» (8). Это естественно — уж если христиане с их заповедью «любить врагов своих», преследовали евреев долго, остервенело, ожесточенно, часто беспричинно, если христианское презрение и отвращение перешло по наследству даже к бунтовщикам против этой веры, к деятелям Просвещения (например, к Вольтеру), потом к антихристианам — нацистам и социалистам (коммунистам) — почему ж евреи с их потомственным высокомерием единственных знатоков Единобожия могли к соседям отнестись по-другому?

В Талмуде, главном сочинении еврейских мудрецов, встречаются в адрес Иешуа немногие презрительные оценки и отзывы. Я умышленно не цитирую их — точно так же, как не коллекционирую антисемитские выпады христианских богословов (скажем, Иоанна Златоуста). Если бы писал исследование, без того, конечно, нельзя было бы обойтись. Но я работаю в жанре эссе, и ненавидящие строки и абзацы — с обеих сторон — ну, что могут добавить к моему сочинению? «Ненависть тоже может быть средством гнозиса», — справедливо подмечал Николай Бердяев, но, увы, взаимная ненависть христиан и евреев никакого гнозиса, никакого познания ни с той, ни с другой стороны никогда не рождала. Тупые, слепые и бесплодные страсти, приводившие к жутким и глупым действиям, но никогда — к подлинному религиозному творчеству.