Суд над Иисусом

По словам «Истории», он был «первым, кто посеял раздор среди христиан», и его опорой были женщины, потому что Павел разрешил христианам многоженство (которое тогда было разрешено у евреев — М. Х.), «он же, Нестор, хочет, чтоб христианин брал себе только одну жену и относился к ней с уважением. И за это женщины питали к нему большую любовь» (30).

И после конфликта со сторонниками Павла Нестор удалился в некую «Хацицу» (переводчик предполагает, что это некая местность в Северной Месопотамии) и деспотически правил там большим числом женщин, удалившихся вместе с ним. Последняя фраза «Истории» говорит о гибели Нестора от рук этих женщин во время какой-то непонятной ссоры. Так вкратце изложены неизвестные подробности из истории несторианской ереси.

* * *

Теперь, когда читателю известно содержание талмудического сказания о Йешу из Нацерета, разрешено уже вольно поразмышлять о парадоксах изложенного выше текста.

Начну с заглавия: «История о повешенном, или история о Йешу». В иврите слово «талуй» означает одновременно «повешенный» и «распятый» (ведь «распятый» и есть «повешенный», только не на виселице, а на кресте). Неслучайно, однако, переводчик выбрал не традиционное для русского читателя значение «распятый», а первое значение — «повешенный». Выбор слова «распятый» означал бы для еврейского читателя, что Йешуа убит неевреями, или, во всяком случае, не по еврейскому закону. Распятие — не принятый у восточного народа способ казни и незаконный с точки зрения еврейского судопроизводства. В предисловии переводчик, он же издатель (Пинхас Гиль) объяснил цель своей работы так: средневековый текст должен был послужить антихристианским чтивом, он откроет «русским» читателям, евреям из СССР, «как относились их предки к Йешу и основанной им религии». Что ж, благословен будь человек, сделавший землякам такой великолепный подарок, хотя поистине это тот случай, когда «не ведал, что творил».

Кстати, почему герой называется «Йешу», а не Йешуа? Греческий Иисус в современном иврите произносится как «Йошуа», в древности это имя звучало, как «Йешуа» (откуда его и заимствовал, например, М. Булгаков). Но это на правильном, литературном, иерусалимском иврите, а в галилейском произношении его имя звучало — «Йешу» (так считает профессор Д. Флюссер). Таким образом, история записана очень давно: она донесла до нас имя именно в том виде, как звали рабби из Нацерета его современники-земляки из Галилеи.

П. Гиль признает, что «еврейские мудрецы не считали „Историю о повешенном“ достаточно авторитетным источником. Причина такого отношения заключалась, в частности, в том, что некоторые из приводимых в этой книге рассказов либо вообще отсутствуют в талмудической литературе, либо значительно отличаются от того, что говорится в Талмуде о Йешу» (31). Думается, скептицизм богословов-ортодоксов может быть объясняем не только ясной для них, людей религиозно образованных, физической невозможностью некоторых эпизодов в сюжете (например, свободным допуском Йешу в то отделение Храма, где находилось «Святая святых» — ключевым моментом всей интриги. Вход в такое отделение для простого смертного, какими в глазах служителей Храма оказались бы Йешуа и даже посланный мудрецами Йехуда был ритуально абсолютно невозможен. Туда разрешалось входить только первосященнику и только раз в году — в Судный день). Но главное сомнение мудрецов — так мне видится — могло вызываться тем, что богословы не могли не почувствовать взрывчатую силу художественного текста, его несомненную народную ересь, которая ошеломляет даже современного читателя на любой странице «Истории о повешенном».

…Во всех спорах Йешуа с мудрецами он одерживает победы. Его цитаты из Торы более обширны, более убедительны, его логика сильнее и благороднее, чем у оппонентов. Сами мудрецы признают правоту его аргументов — по меркам Учения, они только утверждают, что эти мерки лично к нему никак не относятся. (Замечание: и более всего меня удивило в диспутах перед лицом царицы отсутствие ожидаемых возражений мудрецов против определения Йешу как «сына Божьего». Напоминаю еще раз текст: «Есть ли в вашем Учении то, на что он ссылается?» — спрашивает царица Елена. Они ответили: «Есть, но это сказано не о нем, потому что он не сын Бога и не Мессия… Мессию, которого мы ждем, можно будет распознать по следующим признакам… Сказано: „В его дни Иудея будет спасена и Израиль будет жить в безопасности, и вот имя, которым его назовут: Бог-справедливость наша“. И ничего подобного нельзя сказать о Йешу». Итак, Йешу назвал себя сыном Бога — и это не вызвало у мудрецов принципиального по сути отпора. Следовательно, у авторов сказания — тоже). Они ответили царице: его грех в том, что не он сын Бога, Йешу не соответствует нужным для этого звания признакам. Но ведь они не отрицали, что в принципе земной человек мог зваться сыном Бога на земле, если это был ТОТ!