Суд над колдуном

«Олена Иванова, здравствуй о Христе и буди хранима Богом. Поехал на Москву мой человек, прикащик, Денис Клочков. А как он тебе грамотку мою принесет, а ты вели его накормить, потому что он добрый человек. И он тебе про меня и про робят все скажет. От меня тебе, Олена, поклон. А про твою беду я ведаю. А у нас тут Емелька про Ондрейку твово то̀ наговорил, что и невесть что. А я снес дьяку почесть, чтоб он про то на Москву не довел. А тот дьяк вышел плут и мошенник, и зря я ему полтину дал. Потому, как того Емельку велено на Москву привезть. И он там, Емелька, Ондрейку в конец сгубит. Кабы я был на Москве, я бы все то дело справил. А ты, Олена, хошь ты и баба, а ты не скучь,[46] хлопочи об хозяине. Опричь тебя некому. Однаконечно, бы нам проведать, хто на Ондрейку доводит и показывает. И ты испеки блинков да пирошков и налей по маленьким скляночкам водочки, да тем людям посылай, да почаще, чтобы они до Ондрейки добры были. А наипаче дьякам да подъячим почаще челом бей, да почесть носи. Все дело дьяки да подъячие вершат. Куды захотят — туды и поворотят…»

— Вишь ты, как рассказывает, — сказал дьяк, — ну, погоди он… Чти, Бориско.

— «… ты за почестью не постой, — читал подъячий. — Я тебе денег десять рублев посылаю с тем Денисом Клочковым. И еще грамотку я пишу Пахому Терентьеву. У его всякий запас есть — и седла, и узды добрые, и вся снасть. Пусть он тебе того товару даст за мой счет. А ты тем товаром старшему дьяку челом побей…»

Дьяк крякнул и поерзал по лавке. — Вишь, расстарался поп, — подумал Алмаз Иванов. — Помалкивал бы лутче до времени, толстобрюхий. Не миновала бы меня почесть.

— «… Пусть он, дьяк, до Ондрейки добр будет, — читал Бориско. — Я и за иное что не постою и денег еще пришлю. А ты мне все тотчас отпиши. И у кого Ондрейка лечивал, ты к тем беспрестанно ходи и челом бей, чтоб они про Ондрейку не показывали, каким обычаем он их лечивал, зельями там, аль бо шептами. И блинков и пирошков им тоже носи. А купи ты мне в Щепетильном ряду[47] золотного кружива, на новом кафтане рукава обшить, как у свата Акима на том кафтане, что на Троицу надевал. А с тем тебе от меня, Олена, поклон. Буди здрава и Богом хранима. А ты не реви, а лутче дело справляй. А у нас тут посацкие люди, кто и знал что, помалкивают. Только Емелька все дело спортил. Ты, мотри, Афоньку, Ондрейкина ученика, улести, чтоб он чего не напутал…»

Тут уж дьяк больше не выдержал. Он давно уже ерзал по лавке и на Ондрейку сердито поглядывал, а тут и слушать дальше не стал. Как крикнет:

— Вишь, как ловко пристроили! И посацких людей улестили, и послухов[48] тож! Ну, Ондрейка, кланяйся тестю! Все ваши воровские умышления на свет вывел. Ныне ж боярину доведу. Беспременно князя Одоевского допросить надо. Его чай не накупишь.

Ондрейка хотел заговорить, но дьяк не дал ему и слова вымолвить.

— Ладно, нету у меня времени твою лжу слухать. Ужо на дыбе лутче все скажешь. Бориско, послать стрельцов тотчас Олену Иванову забрать, да Прошку квасника. Зря мы их домой отпустили. Вишь Олена их там обхаживает. Пущай путче за караулом поживут.

— Ну, а деньги, десять рублев, где? — сказал дьяк попу, когда подъячий вышел.

— Не чел я грамотки той, — сказал поп, оглянувшись на Ондрейку, — не ведал, что про деньги там писано. Невдомек было посланца то поспрошать.

— А посланец где?

— И того не ведаю. Подал он мне грамотку, велел Ондрейке отдать, а сам слова не молвил, бежать кинулся. Так я полагаю, али не в себе малый, али упился — прости господи согрешение мое. Сам ноне вижу — прост я больно. Надо бы малого придержать.

Дьяк недовольно крякнул. — Ну, и поп дался!

Лекарь — колдун

Олена Иванова, как встретила Дениса Клочкова, так скорей домой пошла и спросила квасника Прошку, не бывал ли у нее со Смоленска человек. Прошка сказал, что такого человека не было. Заходил к нему сват, квасу боченок купить, так то не со Смоленска, а…

Олена Иванова слушать его больше не стала, побежала скорей к Пахому Терентьеву в Китай-город. Не бывал ли Дениска у Пахома. Но и там Дениса не было.

Посудили они с Пахомом, что за притча, с чего Денис от нее бежать кинулся.

— Не иначе, — сказал Пахом, — как он, вор и бездельник, казну пропил, что ему сват для тебя дал, вот и хоронится. А мы про то свату доведем. Я ноне в Смоленск малого с товаром посылаю. Садись, пиши батьке грамотку.

Олена письмо написала и пошла домой.

Только в ворота вошла, смотрит, во дворе стрельцы и подъячие из Приказа.

Сердце у Олены упало. Какая еще новая беда? Хотела было назад в калитку шагнуть — да куда! Стрельцы уж к ней бегут, за руки хватают.

А тут из подклети два стрельца Прошку вывели. Хозяйка его за ним бежит, ревет. Погнали ее назад в избу стрельцы. Не велел дьяк приводить.