Суд над колдуном

— Слухай, Олена, — сказал Пахом Терентьев. — Молвил я тебе, не так там сказано. А как — и сам не ведаю. А повезли Ондрея в дом князя Одоевского, на поруки князя. Пойдем ин с тобой лутче к Одоевскому князю во двор. Там, чай, из дворни кто нам растолкует. Ключник-то мне знаком — намедни седло княжеское чинить приносил. Седельник у их спортил вовсе.

Пахом взял Олену за руку и, не слушая ни попа, ни квасника, повернул с Оленой к Белому городу, где был двор князя Одоевского.

Пришли к Одоевским, а там вся почти дворня у ворот собралась, шумят, между собой разговаривают, и ворота настежь раскрыты. И ключник тут же.

Пахом прямо к нему пошел, поклонился и спрашивает:

— Что, Григорей Кузмич, не видал ли ты, не привозили-ль тут ко князю к вашему лекаря Ондрейку с приставом?

— Как же, — ключник говорит. — Привез пристав, и стрельца два за им. Стрельцы на дворе остались, а пристав велел князь Никите Иванычу доложить и прямо к нему и с лекарем в повалушу пошел. А малое время спустя покликал меня боярин и велел лекаря того в новую одёжу передеть. Молвит, ко дворцу со мной поедет. Переоболок я его. Рубаху ему дал чистую, портки, сапоги, кафтан. Все, как надо быть, справил, и кушак дал, и шапку, и шубу поверх. Как к венцу обрядил. Привел к боярину, он велел лошадей подать, сам сел, лекарь тоже, и во дворец поскакали, и пристав с ими, и стрельцы сзади, и наши холопы тож. Вот только как вам придти и ускакали. Ворота запереть не поспели.

Олена слушала, не проронив ни слова. Пахом тоже не прерывал ключника. А когда тот замолчал, Пахом сказал:

— А указ-то какой ему князь ваш сказывал?

— Какой указ? — спросил ключник.

— Да государев, великого государя.

— Про указ разговору не было, — сказал ключник. — Про Федора царевича поминал точно боярин, и про дохтуров, что плохо лечат.

— Ох! — вскрикнула Олена. — Так то̀ поп, знать, правду молвил. Сожгут душегубы Ондреюшку моего. Ну, ин, и я тогда в сруб кинусь! Пусти, Пахом! На площадь, на Ивановску побегу, где сруб ставлен.

— Да что та за баба? Ай ума решилась? — спросил ключник Пахома. — Какой сруб на Ивановской? Сроду не бывало.

— То лекарева жонка, Оленка, — сказал Пахом. — С горя то̀ она. Да и поп ее напужал тож. Пойду, ин, за ей. Сватья мне. С отцом ее дружбу вожу. Спасибо тебе, Григорей Кузмич. Прощай покуда.

Пахом вышел из ворот, но Олена уж далеко впереди бежала.

— Вишь, побегла, — подумал Пахом. — То мало не померла на болоте. А тут — отколь прыть взялась!

И Пахом зашагал следом за Оленой ко Кремлевскому дворцу.

Лекарь или колдун?

А дворец точно замер весь. В передней бояре шопотом разговаривали. Государь и не выходил к ним. От царевича не отлучался. Приказал накрепко, как боярин Одоевский приедет, тотчас ему доложить и в опочивальню государеву проводить. И кого с собой боярин привезет, с ним же пустить. Фынгаданов доктор из дворца не выходил. У царевича в опочивальне тоже был, а другие доктора в столовой горнице были и аптекаря с ними, и еще народу всякого много. А тихо так, точно пусто во дворце.

Наконец пришел государев спальник и говорит:

— Одоевский боярин приехал, а с ним — не знать кто — белый с лица-то, а идет, хромает. Дохтур новый, что ль? В опочивальню провели, и государь к им вышел, а за собой никому не велел итти.

Бояре и ума приложить не могли, кто такой новый дохтур. Ничего не слыхать было, чтоб приезжал кто.

— Вишь, Одоевскому везет, — сказал боярин Бутурлин, — таясь, видно, немца какого ни на есть выписал. Вылечит тот царевича, а честь — Одоевскому. Хитер боярин. Всех обошел. Не то, что Стрешнев. Думали, в ближние бояре метит, ан в дальние вотчины сбираться довелось. Одоевский же видно и порадел…

— Не иначе, — сказал другой боярин. — Так и хозяйка его, Стрешнева-то, молвила, Наталья Панкратьевна. — Была у нас вечор. Убивается. Молвит: «Сгубили Одоевские Ивана-то Федорыча. Хозяйка-де Одоевского, Овдотья Ермиловна, мужу в уши надула. А тот, ведомо, до царя и довел».

— Вишь ты, — сказал Бутурлин. — А другом прикидывался Одоевский князь Стрешневу-то.

— Другу сноровить — себе досадить, — промолвил боярин Хитров.

А тут как раз из царских покоев отворилась дверь, и князь Одоевский выходит. Бояре тотчас его окружили. С царской милостью поздравляют. Хвалят, что порадел государю в горе его великом, нового ему дохтура сыскал. Кто такой дохтур-то? — спрашивают.

Не стал Одоевский с боярами беседовать — недосугом отозвался. Поспешает-де Стрешнева боярина проводить, как он ноне же ехать сбирается. Поклонился боярам, на добром слове поблагодарил, да с тем и ушел. Головами лишь бояре покачали. Хитер боярин!

─────

А Ондрейка той порой ни жив ни мертв государя в опочивальне дожидался. И не приметил хоро̀м царских, как за Одоевским ковылял. Только и думал, как бы ковер не зацепить, да не грохнуться, как вечор в Приказе. Сильно ноги болели, а одна все в бок норовила, — вывернули в пытке, а вправить как надо некому было.

Одного в опочивальне царской оставили. Одоевский князь говорил: