Суд над Сократом (Сборник исторических свидетельств)

Конечно, все твердо были уверены, что подсудимый во втором "акте драмы" исправится, станет вести себя в соответствии с принятыми правилами: слезы, жалостные увещевания; но самое главное, предложит себе серьезное наказание. Дело в том, что по афинским законам подсудимый, признанный виновным первым голосованием, должен был противопоставить статье обвинения — свою собственную, после чего присяжные выбирали ту или другую (неизвестно, могли ли они назначить нечто "среднее", не приняв крайних оценок). Традиционно выгодным, верным приемом, чтобы смягчить сердца судей, считалось назначение подсудимым какой-то жестокой меры самому себе; жестокой, но такой, что — в силу разного рода юридических хитростей — может выполняться не до конца, оказаться спорной, когда страсти остынут…

Что же предложил себе в наказание Сократ? — "даровой обед в Пританее". То было прямым вызовом, иронией, насмешкой. В Пританее, круглом здании на Агоре (иначе называвшимся Толос) заседала, а, точнее, дежурила постоянная комиссия Совета пятисот[30], управлявшая текущими делами Города; в Толосе кормились за общественный счет иностранные послы или почетные граждане, между прочим, победители Олимпийских игр… Следует внимательно прочесть весь абзац (Платон, с. 79–81), чтобы оценить, какую реакцию могли вызвать слова Сократа у присяжных; можно вообразить, какой шум поднялся; но, по-видимому, оратор был готов к нему и не обратил внимания…

Конечно, по стандартным меркам, поведение подсудимого было из ряда вон выходящим, диким; но почему человек, чья виновность состояла лишь в новизне философского мышления, должен был смирить свою гордость перед толпой случайных, жребием набранных судей? Тем более, человек, чья жизнь в поступках была безупречна?! Впрочем, как мы говорили, нормами судебного разбирательства Сократ не манкировал, и потому напоследок назначил себе штраф в 30 мин, да и то по уговорам учеников и из их средств; его собственные сбережения составляли не больше одной мины[31].

После второго выступления участь подсудимого была ясна: Сократа присудили к смерти большинством, в 360 голосов; против — всего 141. Приговор гелиэи был окончательным и обжалованию не подлежал даже в Народном собрании.

По "Апологии" Платона, прозвучало еще последнее слово приговоренного. Некоторые из комментаторов сомневаются в его подлинности — не литературное ли добавление? Согласно процессуальным правилам, насколько они известны, после вынесения приговора заседание кончалось; однако косвенно о том, что еще что-то говорилось Сократом, можно вывести из "Апологии" Ксенофонта (с. 97). Возможно, это происходило в кругу сбежавшихся к нему друзей, тогда как гелиасты и насытившиеся зрелищем зеваки вставали с мест и разбредались; не будем гадать…

Приговоренного передали под надзор "Коллегии одиннадцати" (тоже избиравшейся по жребию), коллегия ведала тюрьмой и узниками, — и для философа настала пора ожидания смерти, длившаяся целый месяц, до возвращения праздничного корабля с Делоса.

Ожидание неизбежной и точно обозначенной смерти — наверное, самое тяжкое испытание: мучает воображение, картины предстоящего, подсчет оставшихся дней; не думать — немыслимо, думать — страшно. Страх и потрясение испытывали ученики; ближайший из них, Платон, заболел; Сократ был спокоен: счастлив человек, чьи высокие убеждения управляют его чувствами! Тем, кто навещал заключенного в тюрьме, он казался довольным и умиротворенным. За три дня до конца к нему пришел Критон, давнишний почитатель и друг. Критон предложил уйти в добровольное изгнание, даже подготовил место, где Сократа примут, дадут приют — Фессалию, дружественную Афинам, цветущую, плодородную страну. Сократ отказался. Доводы? — такого же двоякого рода, как на суде: исходящие от мировоззрения и от принятых в Городе законов. Грех считать злом то, что тебе неведомо — смерть; недостойно гражданина бежать из Города, которому он столько лет служил и словом и делом (Диалог Платона "Критон").

На третий день после беседы с Критоном в морскую гавань Пирей вернулось праздничное судно с острова Делос, как всегда радостно приветствуемое толпой; для Сократа это означало, что час его настал. Проводить старика в дальнюю дорогу собрались немногие из друзей (быть может, небезопасно было приходить к осужденному за нечестие). Последняя беседа — о душе; странная беседа, когда остающиеся жить утешали Сократа тем, что душа бессмертна, а обреченный спокойно говорил лишь о НАДЕЖДЕ на загробную жизнь и лишь для людей достойно и праведно прошедших свой земной путь…

Вечернее солнце поднялось над горами, служитель принес чашу с цикутой, и Сократ выпил легко, словно чудесное хиосское вино. Когда тело уже начало коченеть, он вдруг сказал:

— Критон, мы должны петуха Асклепию…

Эту жертву приносили богу врачевания в благодарность за исцеление; казалось, философ соглашается с уже приводившимися строчками трагического поэта, своего старинного покойного друга:

Кто скажет нам, не смерть ли жизнь земная, И смерти час — не жизни ли начало.

ПЛАТОН АПОЛОГИЯ СОКРАТА