Суд над Сократом (Сборник исторических свидетельств)

150. Толкуя об Алкивиаде и Критий, обходишь ты, Анит, молчанием другие имена, мужей, стяжавших славу добродетельной, пусть и частной жизнью. Что скажешь ты о Платоне? Критоне? Эсхине и Херефоне? В чем упрекнуть сможешь тысячи и тысячи других? Предали они друзей хоть однажды, отложились, быть может, к врагам? Какие законы низвели, какого тирана возвысили? Иль перечислял ты скрупулезно обиды, поэтам нанесенные, дабы собравшихся здесь запугать и стереть в их памяти слова Сократовы об умеренности, например, и вреде чревоугодия в разговоре с Аристиппом? О почитании родителей в беседе с Лампроклом? Надеялся, что позабудем мы, как примирил мудрец братьев, Хе-рекрата и Херефона? Что говорил он о дружбе, с Антисфеном рассуждая?

151. Небезызвестны вам, афиняне, и Главкон, сын Аристона, коему помогли слова Сократовы от недостойного малодушия пред трибуной народной избавиться, и Хармид, сын Главкона, чье рвение советы давать городу, напротив, не считал Сократ в юном возрасте полезным. И Перикл, сын Перикла, с немалою пользою для себя с Сократом беседовал, научаясь основам полководческого искусства. Да что говорить! Сколько их! — и не сосчитать всех, кого к добродетели вели Сократовы рассуждения[164] — к справедливости, благоразумию, уравновешенности, прямодушию, порядочности. Разве что обвинитель с товарищами в сей список не входят.

152. Здравый смысл, клевете непокорный, вас, афиняне, не покинет и признать правоту обвиняемого понудит, хотя и не привелось тому преданности отчизне собиранием земель государственных засвидетельствовать, подобно Тесею легендарному, собственной волею от себя единодержавие отложившего; и памяти Солона-завоевателя, Солона-законодателя, от уплаты пяти талантов неимущих должников избавившего[165], Сократ по себе не оставит. Но смерть карою судья праведный ни Сократу, ни другому не объявит за то, что иных мужей старанием Саламин завоеван и законы написаны — или не хватит яда в достатке и чаш для него. Бессмертной же славе Тесея храм в Афинах воздвигнут, и Солон, в бронзе отлитый, на Агоре свою подтверждает.

153. Говорилось немало обвинителем и о ненависти вашей, сограждане, к софистам — Анаксагору, Протагору, Диагору. Давай, Анит, рассудим вместе: отчего же Сократа она миновала? Ведь имей он те же провинности пред отечеством, те же цели преследуй в поступках и мыслях, что осужденные вами софисты, верно, и участи бы сходной не избег? Коль скоро имели б афиняне обыкновение богохульникам попустительствовать, и Сократ свое черное дело творил бы, уверенный, что сойдет оно ему с рук. Но истинное-то положение вещей прямо против сего свидетельствует: никто из действительно виновных от правосудия не ушел — следственно, Сократ ни причем?

154. Анаксагор заключен был в темницу справедливо вполне, ибо богохульствовал, рассуждая о природе Луны и Солнца. Протагор изгнан вами, ибо в богах сомневался. А Диагора убийцу, Диагора, над святынями и Элевсином потешавшегося, вы бы, сограждане, не судили, а монетою звонкой порадовали[166]. Так обстоит дело с названными тобою, Анит, людьми, но назови нам имен и вдвое больше, не удостоверишь, будто софисты, правосудием в нечестии изобличенные, на Сократа тень бросают, ибо не найдется свидетеля ни слову его, против богов и законов сказанного, ни букве, враждебной рукою начертанной.

155. Далее, проклиная негодных софистов, толкуешь ты нам о Мильтиаде, Фемистокле и Аристиде[167] — мужах, кои у софистов не обучались, и именно оттого — как выходит по мысли твоей — удостоились звания народа афинского руководителей. Но Мильтиад кончил дни свои в темнице, а Фемистокл, прославивший себя победою в морском сражении, изгнан из города остракизмом — об этих обстоятельствах ты намеренно забываешь, ибо как соединить их с понятием добродетельной жизни и отменной нравственности? Согласен ты, что не истина и справедливость на долю мужей выдающихся пришлись, а злонравная судьба? Но говорила она устами народа — возьмешься, быть может, уверять нас теперь, будто софисты толпой верховодили? Кто же из них, назови?

156. Итак, мужи, ни единым словом софиста не испорченные, запятнали себя делом бесчестным; тогда как Перикл, сын Ксантиппа, народом правил и согласия с волей своей добивался легко. Под эгидою Зевса, царя богов, достоинства царского на земле учредителя, достиг сей муж всех мыслимых вершин в государстве, и послушались его сограждане, когда просил их питомец Анаксагоров учителя из тюрьмы вызволить. А может, уроки софиста — источник Перикловой славы и добродетели, и благодаря им снискал он признательность величайшую и любовь народа?