Суд над Сократом (Сборник исторических свидетельств)

184. Ни слова больше, Анит! Страшись грядущего! Кадмова победа[179] сулит расплату. Брошены были вожди в оковы — и кем? — Калликсеном, о собственном близком конце не ведавшим. Остерегись же примера сего и на путь Федонов вступи, кто философией от презренных пороков избавился. Ибо всю свою жизнь сим лекарством — им лишь одним — "губил" Сократ юношей.

ДИОГЕН ЛАЭРЦИЙ СОКРАТ [180]

Сократ, сын скульптора Софрониска и повивальной бабки Фенареты (по словам Платона в "Те-этете"), афинянин, из дома Алопеки. Думали, что он помогает писать Еврипиду; поэтому Мнесилох[181] говорит так:

"Фригийцы" — имя драме Еврипидовой,
Сократовыми фигами откормленной.

И в другом месте:

Гвоздем Сократа Еврипид сколоченный.

Каллий[182] пишет в "Пленниках":

— Скажи, с какой ты стати так заважничал?
— Причина есть; Сократ — ее название!

И Аристофан в "Облаках"[183]:

— Для Еврипида пишет он трагедии,
В которых столько болтовни и мудрости.

По сведениям некоторых, он был слушателем Анаксагора, а по сведениям Александра в "Преемствах" — также и Дамона[184]. После осуждения Анаксагора он слушал Архелая-физика и даже (по словам Аристоксена) был его наложником. Дурид уверяет, что он также был рабом и работал по камню: одетые Хариты на Акрополе, по мнению некоторых, принадлежат ему. Оттого и Тимон[185] говорит в "Силлах":

Но отклонился от них камнедел и законоположник,
Всей чарователь Эллады, искуснейший в доводах топких,
С полуаттической солью всех риторов перешутивший.

В самом деле, он был силен в риторике (так пишет Идоменей), а Тридцать тиранов даже запретили ему обучать словесному искусству (так пишет Ксенофонт); и Аристофан насмехается в комедии, будто он слабую речь делает сильной. Фаворин[186] в "Разнообразном повествовании" говорит, будто Сократ со своим учеником Эсхином первыми занялись преподаванием риторики; о том же пишет Идоменей в книге "О сократиках".

Он первым стал рассуждать об образе жизни и первым из философов был казнен по суду. Аристоксен, сын Спинфара, уверяет, что он даже наживался на перекупках; вкладывал деньги, собирал прибыль, тратил ее и начинал сначала.

Освободил его из мастерской и дал ему образование Критон, привлеченный его душевной красотой (так пишет Деметрий Византийский)[187]. Поняв, что философия физическая нам безразлична, он стал рассуждать о нравственной философии по рынкам и мастерским, исследуя, по его словам,

Что у тебя и худого и доброго в доме случилось.[188]

Так как в спорах он был сильнее, то нередко его колотили и таскали за волосы, а еще того чаще осмеивали и поносили; но он принимал все это, не противясь. Однажды, даже получив пинок, он и это стерпел, а когда кто-то подивился, он ответил: "Если бы меня лягнул осел, разве стал бы я подавать на него в суд?" Все это сообщает Деметрий Византийский.

В противоположность большинству философов он не стремился в чужие края — разве что если нужно было идти в поход. Все время он жил в Афинах и с увлечением спорил с кем попало не для того, чтобы переубедить их, а для того, чтобы доискаться до истины. Говорят, Еврипид дал ему сочинение Гераклита и спросил его мнение; он ответил: "Что я понял — прекрасно; чего не понял, наверное, тоже; только, право, для такой книги нужно быть делосским ныряльщиком"[189].

Он занимался телесными упражнениями и отличался добрым здоровьем. Во всяком случае, он участвовал в походе под Амфиполъ, а в битве при Делии спас жизнь Ксенофонту, подхватив его, когда тот упал с коня. Среди повального бегства афинян он отступал, не смешиваясь с ними, и спокойно оборачивался, готовый отразить любое нападение. Воевал он и при Потидее (поход был морской, потому что пеший путь закрыла война); это там, говорят, он простоял, не шевельнувшись, целую ночь, и это там он получил награду за доблесть, но уступил ее Алкивиаду — с Алкивиадом он находился даже в любовных отношениях, говорит Аристигш[190] в IV книге "О роскоши древних". В молодости он с Архелаем ездил на Самос (так пишет Ион Хиосский), был и в Дельфах (так пишет Аристотель), а также на Истме (так пишет Фаворин в I книге "Записок").

Он отличался твердостью убеждений и приверженностью к демократии. Это видно из того, что он ослушался Крития с товарищами, когда они велели привести к ним на казнь Леонта Саламинского, богатого человека; он один голосовал за оправдание десяти стратегов; а имея возможность бежать из тюрьмы, он этого не сделал и друзей своих, плакавших о нем, упрекал, обращая к ним в темнице лучшие свои речи.