Суд над судом: Повесть о Богдане Кнунянце

— «Между тем правители устроили смотр граждан. Трем тысячам было приказано собраться на агоре, а прочим — в другом месте. Затем им была дана команда выступить в полном вооружении. Когда они расходились по домам, правители послали лакедемонских солдат и своих приверженцев из числа граждан отобрать оружие у всех афинян, кроме трех тысяч, попавших в список, снести его на Акрополь и сложить в храм.

После этого правители получили возможность делать все, что им угодно, и много афинян пало жертвой их личной вражды; многие также были казнены ради денег. Чтобы раздобыть необходимые средства для уплаты жалованья гарнизону, они постановили, что каждый из правителей может арестовать одного метэка, убить его и конфисковать его имущество в казну. Они предлагали и Ферамену воспользоваться этим правом, но он возразил им на это: „Не подобает тем, которые именуют себя лучшими гражданами, поступать еще более несправедливо, чем сикофанты“.

Тогда прочие соправители, видя, что он является помехой во всех их предприятиях и не дает им управлять по своему произволу, стали злоумышлять против Ферамена, всячески клеветали на него и говорили, что он поносит существующий государственный строй. Был созван совет; на это собрание было приказано явиться с кинжалами за пазухой юношам, имевшим репутацию наиболее отважных.

По прибытии Форамена Критий, взойдя на кафедру, произнес следующую речь:

„Члены совета! У многих из вас, вероятно, появилась мысль, что слишком много гибнет народу, — больше, чем это необходимо. Но примите во внимание то, что так бывает при государственных переворотах всегда и везде. Наибольшее же число врагов сторонники олигархического переворота, само собой разумеется, должны иметь здесь, в Афинах: ведь наш город многолюднейший в Элладе, и народ здесь наиболее продолжительное время рос и воспитывался на гражданской свободе.

Для таких людей, как мы с вами, демократический строй, конечно, крайне тягостен и невыносим; вдобавок лакедемонянам, даровавшим нам жизнь и свободу, сторонники народовластия спокон века были врагами, тогда как благонадежные слои населения были всегда им преданы. Поэтому-то с одобрения лакедемонян, мы и установили этот государственный строй; поэтому-то если до нашего сведения доходит, что кто-либо враждебно относится к олигархическому правлению, мы принимаем все возможные меры для устранения таких лиц. А если в рядах поносящих новый государственный строй окажется кто-либо из нашей среды, мы должны его преследовать еще более энергично. Такой случай, граждане, ныне налицо: оказывается, что находящийся здесь Ферамен всячески добивается гибели — как нашей, так вашей“.

— Я бы предложил, — прервал Тер-Саркисова ведущий занятие Богдан, — обсудить пока характер политической ситуации, не вдаваясь в психологические подробности спора между Фераменом и Критием.

— Но здесь все построено на взаимоотношениях характеров, — возразил Гайк Саркисов, сын управляющего лимонадным заводом.

— Давайте же попытаемся оценить объективно.

— Пусть сначала дочитает до конца, — подал реплику Людвиг.

— Здесь немного осталось. — Тер-Саркисов перелистал страницы.

— Хорошо бы все-таки попытаться оценить исторш Ферамена с точки зрения противоборства двух сил олигархической тирании и народовластия.

— Пусть кончит читать, — сказал кто-то с места.

Дул ветерок из открытой двери, искушенные в древнегреческой политике реалисты слушали Тер-Саркисова. Кто-то конспектировал, кто-то смотрел в окно, кто-то уже испытывал жгучее желание выступить и потому обдумывал, что, как и в какой последовательности будет излагать.

— „Правильность нашего поведения, — продолжал тем временем Тер-Саркисов, — видна еще и из следующего. Несомненно, наилучший государственный строй — это лакедемонский. А у них, если кто-нибудь из эфоров не подчинится безусловно постановлению большинства и станет высказывать дерзостное неуважение к власти и противиться ее решениям, он, разумеется, будет подвергнут эфорами и народным собранием тягчайшему наказанию. Если вы действительно мудры, то будьте же более сострадательны к себе самим, чем к нему. Ведь если он избегнет казни, это даст повод поднять голову многим нашим политическим противникам, а его гибель отнимет последнюю надежду у всех мятежников, как скрывающихся в нашем городе, так и бежавших за границу“.

Этими словами Критий закончил свою речь и удалился на свое место. Его сменил Ферамен».

Богдана раздосадовало то обстоятельство, что его не послушали и что брат некстати вмешался. В конце концов организатор и руководитель кружка он, а не Людвиг. Старшинство здесь ни при чем. Впрочем, для обсуждения был выбран, пожалуй, малоудачный текст, и дискуссия грозила вылиться в пустую говорильню…