Суд офицерской чести (сборник)

…Книгу Кравец всё-таки написал. Понёс рукопись в местное издательство. Сунулся в кабинет главного редактора. Секретарша, дама бальзаковского возраста, вся в буклях и рюшах, к главному его не пустила. После долгих переговоров, сопровождавшихся ослепительной улыбкой посетителя, она из уважения к офицерским эполетам, а может, по причине неутолённой любви ко всем представителям противоположного пола, направила Кравца в общественно-политическую редакцию. Редактор – невзрачный мужичок неопределённого возраста – повертел в руках папку с рукописью и присоединил её к кипе, громоздящейся на столе.

– Зайдите через месяц-полтора…

«Оставь надежды, всяк сюда входящий», – подумал Кравец, но через пять недель зашёл в издательство.

На этот раз редактор встретил его по-другому. Он долго тряс Кравцу руку и бормотал, что никак не ожидал от человека военного подобной смелости суждений и откровений об армейской жизни.

– И под грубой солдатской шинелью может биться пламенное сердце, – перефразируя Лермонтова, ответил польщённый Кравец.

– Я буду предлагать вашу рукопись в план издательства… – важно сказал редактор.

– На следующий год?

– Ну что вы, голубчик, – перешёл собеседник на отеческий тон. – Планы издательства свёрстаны на пятилетку вперёд. У нас даже члены Союза писателей в очереди стоят…

Кравец нахмурился.

– Не огорчайтесь и не теряйте надежды. Главное, вы написали хорошую книгу… Будем надеяться на лучшее, – утешил редактор.

Книга так и не увидела свет, хотя и попала в план издательства на тысяча девятьсот девяносто первый год. А когда он наступил, стало не до книг об армии. Да и вообще не до книг…

В условиях рынка местное издательство не выдержало конкуренции с крупными московскими фирмами и распалось. Рукопись Кравца бесследно исчезла. Да в это время он и не вспоминал о ней. Реформаторы перевернули всю жизнь страны вверх ногами и не оставили людям никакого права, кроме одного – бороться за существование. Не в переносном, а в прямом смысле слова. Курсантская присказка «Приказано выжить!» по сравнению с реальностями новой жизни выглядела детским лепетом. В конце августа того же года пришёл указ Ельцина о приостановке деятельности коммунистической партии. Кравец, вместе с остальными политработниками, оказался за штатом. Несколько месяцев находился в подвешенном состоянии, не зная, как сложится дальнейшая служба, чем будет кормить семью. Тут уж точно – не до писательской карьеры!

Но удивительное дело, именно когда разладились и личная жизнь, и жизнь государства, которому он присягал, к нему вернулась способность писать стихи, почти забытая с курсантской поры. «Самозащита души» – так для себя определил Кравец назначение поэзии.

«Поэты ходят пятками по лезвию ножа и режут в кровь свои босые души», – повторял он строчки Высоцкого. Именно так: босые души и – в кровь! Откуда приходит вдохновение или нечто другое, что движет рукой и сердцем, это оставалось загадкой. Но он вывел для себя формулу: чем труднее, невыносимее жизнь, тем больше вероятности, что стихи родятся.

Вот и сейчас, глядя на фотографию матери, он почувствовал их приближение. Не к месту, невпопад. Или, напротив, – в самую точку…

Если под уклон ведёт дорога
И мелькают без просвета дни,
К маме обращаюсь, словно к Богу,
Мысленно: спаси и сохрани!

4

Анна Якимовна вошла неслышно. Присела на краешек дивана рядом с Кравцом, спросила:

– Ты чего дверь не закрываешь? Сейчас время сам знаешь какое…

Он пожал плечами. Анна Якимовна какое-то время посидела молча, потом, совсем как в школе, повернула его к себе и заглянула в глаза:

– Не знаю, стоит ли показывать тебе это, – она вынула из кармана байкового халата конверт.

– Что такое?

– Сам увидишь… Думаю, всё-таки ты должен прочитать… Именно после этого письма с Ниной и случился удар… Извини меня… – Она отдала конверт и ушла.

Кравец посмотрел на адрес и сразу узнал почерк жены. Достал сложенный вдвое листок из тетради в клетку. На листке – ни здравствуйте, ни до свидания – всего две фразы: «Я ненавижу вашего сына! И сделаю всё, чтобы мой сын не был похож на него!»

…С Тамарой он познакомился на четвёртом курсе, так, как обычно знакомятся курсанты, – в увольнении. Один из товарищей пригласил его на свадьбу. В числе подружек невесты оказалась рыжеволосая разбитная девчонка с огромными голубыми глазами.

– Тамара, – смело представилась она, оказавшись за столом по правую руку от Кравца.

– Царица Тамара… – пошутил он.

Девушка ответила вполне серьёзно:

– Почему бы и нет, – и тут же лукаво рассмеялась, окинув его благосклонным взглядом.