Суд офицерской чести

– Не больше, а протяжённей. Город-то построен вдоль Волги. От ГРЭС до Заканалья – вы даже представить себе не можете – восемьдесят километров! Чтобы весь город проехать, надо трижды сделать пересадки с троллейбуса на троллейбус и ещё на один. Я только однажды так прокатился, от кольца и до кольца, и мне хватило. Больше никуда из центра не выезжал. Жили мы недалеко от вокзала, на улице Рабоче-крестьянской. Когда приедем – покажу. Там же поблизости и наши волгоградские достопримечательности: Мамаев курган, дом Павлова… Вы знаете, что Родину-мать скульптор Вучетич делал, а её лицо со своей жены копировал?

– Не копировал, а лепил, – поправил Кравец.

– Ну, конечно, ты у нас – отличник, – даже не обиделся Масленников. – А мужика с гранатой, ну, который на подступах к кургану, он вылепил со знаменитого маршала Чуйкова. Отец мне рассказывал, что Чуйков и Вучетич вроде бы были дружбаны, ну, как ты, Кравец, и как Захаров.

– Представляешь, Саня, – подхватил Юрка. – Я бы тебя вылепил. Здорового и мускулистого, как Аполлон Бельведерский…

– Стоит скульптура в лучах заката, а вместо х… торчит лопата! Хи-хи-с! – прыснул Мэсел.

– Поаккуратней с выраженьями, – предупредил Шалов. – Люди кругом! Ты, Масленников, рассказывай лучше про город…

– Я и рассказываю, товарищ сержант. Вообще, с этим курганом и со скульптурой много чего необычного произошло. Когда Родину-мать установили, вдруг над городом начал раздаваться какой-то страшный вой. Фронтовики говорили, что так немецкие пикирующие бомбардировщики выли. Представляете, днём всё тихо, а ночью воет. – Мэсел сделал многозначительную паузу. – Слухи поползли, что здешняя земля эту скульптуру отторгает. А потом разобрались, оказалось, что на мече у Родины-матери оторвалась стальная пластина и ветер, попадая внутрь меча, устраивал такой концерт. Аэродинамическая труба, одним словом… Тут же вызывали специальную монтажную бригаду, и на высоте почти сто метров этот лист приварили.

– И что?

– Да ничего. Стоит теперь, как миленькая, и больше ни звука. А ещё с Мамаева кургана открывается такая картина, что дух захватывает… Жаль, что вы её не увидите…

– Почему не увидим?

– Поздновато едем. Вот если бы в августе, то смогли бы увидеть кровавую степь.

– Как это, кровавую? – У Кравца после рассказа о воющей Родине-матери по спине поползли мурашки. – Кровь, что ли, выступает из земли?

Мэсел скептически посмотрел на него:

– Скажешь тоже, кровь! Тут никакой мистики. Просто на левобережье огромные плантации помидоров. Когда поспевают, становятся ярко-красными, тяжеленными. Кусты сгибают до самой земли. Поэтому, если смотришь на них издали, полное впечатление, что степь залита кровью…

– Что-что, а земля под Волгоградом кровью на самом деле вся пропитана, – согласился Шалов и неожиданно разоткровенничался: – Мой дед здесь воевал, как раз в армии Чуйкова. Был военным корреспондентом. Рассказывал, что его блиндаж был врыт в берег, как ласточкино гнездо, всего в двадцати шагах от немцев. Можно было слышать, как над головой фашисты переговариваются. Представляете, дед под носом у немцев всю Сталинградскую битву провёл. Ночью ползком выбирался в подразделения, беседовал с бойцами, возвращался назад и писал про их подвиги во фронтовую газету. Это он первый рассказал про знаменитого снайпера Зайцева, которому после дедовой статьи Героя дали.

«Надо же, у такого хорошего деда такой позорный внук, – подумал Кравец и сам себя одёрнул: – А может, зря я так про Шалова? Что нам делить? Мы оба – советские люди, оба станем политработниками, будем пропагандировать одни и те же идеи. Да и прошлое у нас одно и то же. И у меня дед – участник войны. Правда, был он в трудармии, так как поначалу раскулаченных на фронт не брали. А когда вышло разрешение, уже по годам не подошёл…» Кравцу захотелось сказать, что на самом деле фронтовики, их отцы и деды, это – самая главная гордость страны: они такого врага свалили… Но почему-то постеснялся.

Разговор в тему продолжил Захаров:

– А у меня дед по отцу был в разведке. Командовал ротой. На своём горбу больше тридцати фрицев из немецкого тыла приволок. У него к сорок четвертому разве что Звезды Героя не было, а весь остальной набор орденов – в наличии. Если расскажу одну историю про него, вы точно не поверите! Но дед мой, хоть и был коммунистом, всегда крестился, вспоминая её…

«Как у Славы Капээсэс, – вспомнил Кравец рассказ ротного мастера на все руки. – Отец – коммунист, а в Торума верит!»

– Ну не тяни, рассказывай, – попросил он.