Суд праведный

— Робяты, робяты! Пустите, Христа ради! Детишки у меня, баба на сносях…

Пётр осторожно подкрался к заплоту. По голосу он опознал Терентия Ёлкина, отцовского приятеля. Другой голос, в котором Пётр узнал язвительные интонации Лёшки Зыкова, прошелестел:

— Нешто мы не знам?!

— Не решайте, робяты, Христом Богом молю! — еще жалобнее заныл Терентий. — Никишка, заступись за старика…

Ухватившись за толстые бревна, Пётр подтянулся на заплот.

— Дык ты, Кощей, все уразумел? Аль нет? — спокойно, но с угрозой, медленно выговаривая каждое слово, спросил старший из братьев Зыковых.

— Уразумел, уразумел, — торопливо простонал Терентий.

— Слышь, Никишка, можа, сичас его пришпилить? — голосом, полным ядовитой ухмылки, проговорил Лёшка. — Не ндравится мне его физия.

— Можа, не надоть, а? — в отчаянии прохрипел Ёлкин. — Понял я всё!

— Отпусти его, Лёха, — протянул Никишка Зыков. — Пушшай живет покеда…

В косых лучах лунного света Пётр разглядел с заплота бледное, как полотно, лицо Терентия Ёлкина. Распластавшись по стене, Терентий, казалось, так и влип в эту стену. Хватая раскрытым ртом воздух, он глупо таращил глаза. Лёшка Зыков сплюнул, убрал прижатые к животу Терентия широкие вилы с четырьмя длинными, слегка выгнутыми железными зубьями, нехотя воткнул их в копну сена, недовольно пробурчал:

— Ну, пушшай так пушшай…

Направляясь вслед за братом к воротам, Никишка глумливо помахал рукой:

— Прощевай, дядь Терентий!

— Прощевайте, робяты, — подобострастно улыбаясь, закивал Ёлкин, пошатываясь на подгибающихся ногах.

Пётр хотел было вмешаться, но, увидев, что участники неясной ему ссоры благополучно расходятся, сам спрыгнул в переулок и зашагал домой.

В избе было темно, холодно. Пётр озадаченно нащупал на притолоке коробок, чиркнул спичкой и огляделся. На полатях, забившись в угол, вздрагивала всем телом Татьяна. Уставившись на ее опухшее до неузнаваемости лицо, Пётр испуганно спросил:

— Чё с тобой?!

Татьяна резко отвернулась и затряслась от рыданий. Пётр подошел ближе:

— Ты чё, сестренка, ты чё?

Не услышав ответа, покачал головой, прикрыл Татьяну полушубком. Не понимая, что произошло, он зажег керосинку, затопил печь и, когда в трубе загудело, прикоснулся к сестре:

— Танюх? Ну чё случилось?

— Нет мне теперя жисти, — повернув к нему заплаканное лицо, проговорила она с надрывом. — Обесчестили.

— Кто? Как? — опешил Пётр.

Татьяна зашлась в рыданиях.

— Кто, Танюх, кто?! — повторил Пётр.

— Старик Кунгуров, — наконец отозвалась Татьяна и крикнула, хватая за руку рванувшегося к дверям Петра: — Не ходи!

— Куда собрался? — хмуро спросил вошедший в избу Анисим и с силой толкнул сына на скамью. — Сядь!

Пётр попытался встать, но тяжелая отцовская рука придавила его к скамье. Татьяна кинулась к отцу, но тот мрачно бросил в ее сторону:

— Отойдь! — и с силой хлестнул ее по заплаканной щеке.

Глава вторая ЧИСТЫЙ ПОНЕДЕЛЬНИК

1

Тишина в доме Кунгуровых, нарушаемая лишь посапыванием ребятишек, да заливистым храпом старшего, Андрея, вернувшегося с гулянки и прямо в полушубке завалившегося на полу у печи, внезапно была разрушена отчаянным стуком в ворота. Евдокия Евлампиевна, не выходя из-за стола, дожидавшаяся мужа, испуганно вскинулась. А в ворота грянули еще сильнее.

— Андрюха, стучит ктой-то! — встряхнула Евдокия Евлампиевна старшего сына. — Слышь! Не беда ль какая?

Сын тяжело заворочался, буркнул что-то неразборчивое, снова натянул полушубок на голову и затих. Но в ворота продолжали тарабанить, и Евдокия Евлампиевна, ощутив щемящую тревогу, заранее уже готовая залиться слезами, заполошно накинула платок. Сунув ноги в пимы, боясь всего, что может случиться, кинулась во двор.

Небо бледнело, звезды, еще час назад казавшиеся вечными и яркими, постепенно истаивали. Предрассветные сумерки, серые и морозные, дыша колючим февральским туманцем, обволакивали Сотниково.

— Кого там несет?! Чё ворота ломаете? — дрожащим голосом крикнула с крыльца Евдокия Евлампиевна.

— Да энто я, Пров Савелыч! — зычно отозвался из-за ворот сельский староста Мануйлов. — Отворяй! Дело!

Кунгурова кинулась к калитке. По голосу старосты догадалась, непоправимое случилось. Но что? Что? Невольно встали в памяти дикие глаза переселенца Анисима Белова, совсем недавно врывавшегося в их дом. Еще не открыв калитку и не спросив ни о чем, старуха зашлась в истошном вопле. Вылетевший на крыльцо Андрей очумело уставился на голосящую мать и старосту, который, сняв шапку и опустив глаза, молча переминался рядом.

— Чё такое?!

Староста Мануйлов нахмурил кустистые брови и, несколько раз кашлянув, выдавил из себя слова:

— Беда, значится, у вас… Василий Христофорович, значится, представился… Теперя ты, Андрюха, хозяин!..

— И-и-и-и! — пронзительно взвыла, притихшая было старуха.

И крик ее заметался по переулку, рванулся к реке и стих где-то далеко-далеко, у синей стены Инюшинского бора.