Суд праведный

Збитнев постоял, дождавшись, пока последний из мужиков не поднимется на верх лога, шагнул в низкую дверь землянки.

— Ну что, старая ведьма? Что теперь скажешь? — освещая старуху фонарем, произнес он чуть насмешливо.

Варначиха боязливо сползла с печи, прошамкала:

— Прости, гошподин приштав, Христа ради прости! Он же с револьвертом, вот и пустила… Прости…

— Ты мне зубы не заговаривай! — рявкнул Збитнев. — На каторгу готовься!

— Поди, таких старых и не берут, — заворковала Варначиха и полезла куда-то под лавку и принялась чем-то шуршать.

Збитнев уже добродушнее хмыкнул:

— Берут, Варначиха, берут. Там и сдохнешь.

Старуха, словно не слыша его слов, продолжала копошиться под лавкой, передвигая там какие-то чугунки. Пристав терпеливо ждал.

9

Катя Коробкина, не обращая внимания на окрики матери, накинула платок и выбежала на улицу. Ей так хотелось увидеть Петра, она так соскучилась без него, что впопыхах не надела варежек, но пощипывающего апрельского морозца даже не чувствовала. Сейчас для Кати было важно только одно — увидеть Петра, ощутить его руки, прижаться к нему, услышать, как стучит его сердце.

Увидев шальные, широко поставленные лучистые глаза, горящее смущением и радостью лицо, приоткрытые ждущие губы Кати, Пётр и сам слегка смутился, но, покосившись на сестру, по-взрослому кашлянул, прихватил полушубок и вышел во двор. Едва дверь за ними закрылась, Катя обвила его шею руками и, притянув к себе, впилась в губы до боли, до круговерти в голове… Время зазвенело натянутой струной, а потом исчезло, растворилось в густой, обволакивающей тишине.

Сухой хлопок далекого выстрела разорвал воздух.

Катя вздрогнула и еще крепче прижалась к Петру. Вслушиваясь, он повернул голову и вскоре различил доносящийся с конца улицы возбужденный гомон. Узнав в скрипуче-храбрящемся «шагай, шагай, политика!» голос отца, Катя ойкнула и боязливо выглянула в калитку.

— Ведут кого-то… Спымали, — прошептала она.

Закинув голову к звездам, Высич неторопливо шел по дороге, не обращая внимания на толчки подгонявших его мужиков, на покрикивания урядника.

— Беги домой, — шепнул Пётр и, не дожидаясь ответа Кати, перепрыгнул через прясло в другой переулок, заспешил к школе.

После ухода пристава Симантовский так и не закрыл дверь. Он сидел за столом и, всхлипывая, опрокидывал рюмку за рюмкой. Шаги в сенях не сдвинули его с места. Он лишь приподнял голову и воровато отер глаза рукавом.

— Гостя вашего урядник в каталажку повел! — выпалил Пётр, забежав в комнату.

Симантовский посмотрел мимо него. Белов повторил и, испуганно глянув в пустые немигающие глаза учителя, встревоженно спросил:

— Вы меня слышите?

— Слышу.

— Он чё, правда против царя? — задал Пётр мучивший его вопрос.

Симантовский печально хмыкнул в нос:

— Правда…

— А такой веселый, добрый… — озадаченно протянул Пётр.

— Такие веселые и добрые 1 марта 1881 года убили царя Александра II… — с кривой ухмылкой проговорил Симантовский. — Был государь — и нету государя!..

— За чё убили-то? — недоумевая, спросил Пётр.

— Идеи у них такие… — вяло дернул плечом Симантовский. — Ду-ра-ки…

Пётр внимательно взглянул на учителя и, вдруг догадавшись, откуда становому приставу стало известно, где прячется его новый знакомый, набычился:

— Как же вы?.. Он же ваш друг!

— Иди-ка ты вон, — с тоской проговорил Симантовский и, встретившись с Петром взглядом, взъярился: — Вон!

Белов круто развернулся и с силой захлопнул за собой дверь. Симантовский невольно отпрянул.

На следующее утро урядник чуть свет приволок Петра в кабинет пристава. Впихнув его так, что Пётр чуть не упал, Саломатов доложил удовлетворенно:

— Идти не хотел, отродье каторжное!

Платон Архипович вышел из-за стола, укоризненно покачал головой:

— Что же ты на мальчишку-то так, Фёдор Донатович? Нельзя, нельзя… Он же еще несмышленыш, не понимает, что творит…

Мгновенно оценив игру своего начальника, урядник подобострастно улыбнулся:

— Извиняйте, ваше благородие! Учтем-с.

— Ладно, иди, — махнул рукой Збитнев, вернулся за стол и закурил папироску.

Настроение у него было самое радужное. Все складывалось прекрасно. Государственный преступник, бежавший с поселения и разыскиваемый губернской жандармерией, задержан при его личном участии. С бабкой Варначихой он, опять же, как всегда нашел общий язык. Супруга, перенервничавшая во время его ночного отсутствия, была чрезвычайно ласкова и предупредительна, а утром, встав с постели, приготовила завтрак и выставила бутылку французского коньяка, о существовании которого в их доме он даже и не подозревал.

Выпустив струю дыма, Збитнев посмотрел на стоящего перед ним Петра.

— Да ты садись, братец, садись, — почти ласково разрешил. — Расскажи-ка, братец, где ты взял этого господина. Надеюсь, ты понимаешь, о ком идет речь?

— Понимаю, — кивнул Пётр. — Попросил довезти, вот я и довез. На тракте подсел….

— Тракт большой, — игриво погрозил пальцем Збитнев. — Точнее говори.

— Да верстах в десяти от города, — соврал Пётр.

Пристав удивленно раскрыл глаза:

— Ты меня не обманываешь?

— Нет, — мотнул головой Пётр и почувствовал, как щеки его невольно вспыхнули.