Читаем Суд праведный полностью

Озиридов опустил чашку на стол и погладил ладонью бородку.

— Пятеро? — переспросил он.

— Пятеро, — повторил Вавила Ионович.

Ромуальд Иннокентьевич задумался. Три дня назад, сидя в канцелярии Барнаульского окружного суда, он читал показания братьев Зыковых, и все трое утверждали, что нападающих было семь человек. Поэтому он, стараясь, чтобы голос звучал как можно мягче и безразличнее, проговорил:

— Вы ничего не путаете, Вавила Ионович?

Урядник даже слегка обиделся:

— Как можно, господин хороший! Память еще не отшибло. Именно так и говорили — пятеро, дескать, разбойников. Я и в раппорте своем так указал, что начальству отправлял.

— Я дело смотрел, — коротко развел руками Озиридов. — При допросах Зыковы показывали — семеро напавших. А раппорта вашего в деле нет.

— Раппорт у начальства должон быть, — пожал крутыми плечами урядник. — Мое дело отписать и выслать… А парни сами так сказали?

— Сами, — ответил Озиридов.

Урядник с минуту молчал, потом усмехнулся:

— Прибавили. Стало быть… Стыдно стало, что вчетвером не смогли от пятерых разбойников отбиться, вот и прибавили.

— Может, и стыдно, — раздумчиво произнес Ромуальд Иннокентьевич.

— Али начальства городского напужались, да со страху и напутали.

— Может, и напутали, — неторопливо отозвался Озиридов. — Сильно хоть парням-то досталось?

— Морды у всех заплывшие были, — припомнил урядник. — Рука у одного проткнута… Вроде сильно… Хотя, как на это посмотреть…

Ромуальд Иннокентьевич заинтересованно склонил голову и, видя, что урядник не собирается развивать эту тему, ненавязчиво попросил пояснить.

— Ну как… — поставив блюдце с чаем на стол, проговорил урядник. — Если бы так перепало какому антиллигентному господину, оно понятно — сильно. А тут робяты коряжистые, сытые. Такому оглоблей промеж глаз засвети, он только крякнет. Одним словом, повезло робятам. Обычно у нас на трахте так заведено, ежели зачинают грабить, то живых не остается.

— Суровые нравы, — как бы про себя произнес Озиридов.

— Это точно, — поддакнул урядник. — Это, значица, чтоб никаких следов, никаких свидетелей. А тут, видать, али разбойники неопытные попались, али молодые жизни не стали губить, али спугнул их кто посреди потехи.

— Рана у Никифора Зыкова серьезная была?

— Да так, небольшенькая, — махнул рукой Вавила Ионович. — Фельдшер при мне повязку накладывал. Видать, охотничьим ножом задели, испугу больше.

Ромуальд Иннокентьевич задумчиво поскреб бородку:

— А как вы думаете, куда же разбойники могли этакую прорву чая сбыть?

— Э-э-э, господин хороший, — разулыбался урядник. — В Монголию, вестимо. Через Чике-Таман перемахнули, и поминай как звали. В тех краях купец краденым не брезгует, только спасибо скажет.

— А здесь искать не пробовали? — поинтересовался Озиридов. — Может, поблизости где схоронили?

— Как полагается, сразу же. Пурга утихла, собрал я мужиков, и пошли. Правда, искать-то, по сути, и негде. Трахт. Либо назад беги по нему, либо вперед. Вокруг снег по горло, со столькими гружеными санями податься некуда.

— Может, какие свертки с тракта имеются? — не унимался Ромуальд Иннокентьевич.

Вавила Ионович кивнул:

— Есть один, в полуверсте от того места, да только по нему далеко не уедешь. Он вскорости в заимку Елисеевскую упирается, того самого кержака, что робят ко мне доставил.

Озиридов покрутил в руках чашку, после некоторой заминки спросил:

— А кто он такой? Что за человек?

— Евсеев-то? — хмыкнул урядник. — Кержак, да и кержак. Основательный хозяин. Двое сыновей. В баловстве замечен не был.

— Богатый, говорите?

— Чего же ему богатому не быть? — пожал плечами урядник. — Дом на трахте отгрохал, покосы хорошие запахал, скотины много держит. В Хабаровке-то земской станции нет, вот он и дерет с проезжих за ночлег, за кормежку, товары берется хранить. Одно сено да овес такой барыш приносят, что ой-е-ей! Цену-то берет выше базарной.

— А другие мужики не пускают проезжих?

— Пускали, — отозвался урядник. — Покуда Филимон новый дом не построил. Теперь все к нему валят. Удобнее. Есть где разместиться, куда обоз загнать, лошадей поставить.

— Евсеев тоже в поисках участвовал? — как бы между прочим полюбопытствовал Озиридов.

— Обязательно. Я почти всю Хабаровку на ноги поднял.

— И сыновья? — решил уточнить Ромуальд Иннокентьевич.

Урядник открыл было рот, чтобы ответить утвердительно, но потом покачал головой:

— Вот ведь… Чуть не соврал! Не было их. Я еще спросил у Филимона, дескать, чего сыновья отлынивают от обчественных обязанностей. А они, оказывается, неделю уж как на охоте были. Места-то у нас добытливые.

Ромуальд Иннокентьевич помялся немного, но всё же решился попросить:

— Хотелось бы на место происшествия взглянуть, хотя бы одним глазком. Сами понимаете, поручение Федулова. Не откажите в любезности сопроводить.

— Понимаем, понимаем, — важно закачал головой урядник. — Вы с дороги отдохните, а завтра поутру и отправимся. Может, у меня заночуете?

Озиридов протестующе выставил перед собой ладони:

— Нет, нет! Не смею вас беспокоить. Мне совсем неплохую комнатенку на земской станции предоставили.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Иван Грозный
Иван Грозный

В знаменитой исторической трилогии известного русского писателя Валентина Ивановича Костылева (1884–1950) изображается государственная деятельность Грозного царя, освещенная идеей борьбы за единую Русь, за централизованное государство, за укрепление международного положения России.В нелегкое время выпало царствовать царю Ивану Васильевичу. В нелегкое время расцвела любовь пушкаря Андрея Чохова и красавицы Ольги. В нелегкое время жил весь русский народ, терзаемый внутренними смутами и войнами то на восточных, то на западных рубежах.Люто искоренял царь крамолу, карая виноватых, а порой задевая невиновных. С боями завоевывала себе Русь место среди других племен и народов. Грозными твердынями встали на берегах Балтики русские крепости, пали Казанское и Астраханское ханства, потеснились немецкие рыцари, и прислушались к голосу русского царя страны Европы и Азии.Содержание:Москва в походеМореНевская твердыня

Валентин Иванович Костылев

Историческая проза