Суд Проклятых

На тускло светящемся голоэкране, который служил единственным источником света в мрачном кабинете, обшитом тёмными панелями и заставленном древним оборудованием связи, штурмовики разнесли из дезинтеграторов массивные створки дверей, и замерли в ожидании. Позади них из проёма шагнул вперёд широкоплечий высокий человек в тёмном камзоле. Гастон скривился, узнав Авеля, который, между тем, поднял руку с блестящим плазмером, и выстрелил в голокамеру. Экран подёрнулся сеткой помех, и изображение расплылось в бесформенные пятна.

— Вот и всё… — прошептал Ле Рой, чувствуя на губах привкус крови. Его шатало, когда он направлялся к маленькому кожаному диванчику, на котором были раскиданы медкомплекты и полевой набор хирурга. — Нужно принять обезболивающее…

Прежде кристально чистый разум канцлера сейчас был полон тумана и боли, сквозь которые проступало безразличие и стремление выполнить свой долг… Именно так и таким, каким он его себе представлял.

Костюм, сидевший в кресле, запрокинув пустой шлем на высокий подголовник, разлетелся в мелкую пыль и металлические брызги от залпа дезинтеграторов и плазмеров ворвавшихся в помещение солдат, и та же участь постигла массивный стол. Дымящиеся металлопластовые панели с грохотом рассыпались по полу, разъедаемые силами атомарного распада, а из глубины помещения к стрелявшим протянулся дымный след гравитационного излучателя, тёмным маревом охвативший бронированные туши, и смявший их, как бумажные фигурки-оригами. Дикий хруст и чавкание льющейся из-под корёжащейся брони жижи, испарявшейся и осыпавшейся на пол чёрным прахом, слились с командой Авеля.

— Все назад! — Гаррисон отшатнулся от проёма двери, когда заряд гравитатора иссяк, и останки погибших солдат посыпались трухой на пол.

— У него только один заряд, командир, излучения нет, — по громкой связи хрипнул кто-то, с трудом справляясь с помехами. — Гранату?

— Нет. — Авель осторожно глянул внутрь, где остатки стола и костюма Ле Роя причудливо смешались, серебром и сталью, с чёрной пылью бойцов Гаррисона. — У него больше нет оружия. Гравик здесь был только один, и он… не перезаряжается.

«Если Гастон не притащил с собой что-нибудь из арсенала Той Стороны, то он безоружен, — думал эмиссар МАСК, пока текли тягучие секунды. — Надеюсь, что так».

— Канцлер, сдавайтесь и бросьте оружие, — кляня себя за стёртую и штампованную фразу, громко произнёс Авель. — Я гарантирую вам справедливый суд и честное наказание за все злодеяния, что вы свершили на своём посту…

Слова канули в пространство кабинета, и заглохли во тьме, которую рассекали только мощные лучи штурмовых фонарей на броне напряжённых солдат. Из глубины помещения донёсся слабый голос Ле Роя:

— Я безоружен, друг мой, и очень о том жалею… — канцлер слабо застонал, но справился с собой. — Если бы я сидел в том кресле, что разнесли твои штурмовики, то сейчас мой прах лежал бы на полу… И о каком справедливом суде можно говорить в таком случае?

«Хочешь поговорить? — Гаррисона обуяла тревога, но он проверил каналы связи и успокоился — сейчас все инфор-потоки были перекрыты, и ни о какой трансляции или записи речи не шло, Убежище под колпаком. — Хорошо, поговорим… Всё равно твоё время ушло».

— Я сейчас войду, один и без оружия, — Авель спрятал свой плазмер в кобуру, и встал в обглоданном дезинтегратором проёме входа, расставив руки. — Мне нужно с тобой поговорить…

Ле Рой издал холодный смешок, и щёлкнул чем-то. Холодный биохимический свет люминофора из спасательного комплекта разгорелся тусклым пятном в углу разгромленного кабинета, выхватывая из темноты повалившийся на бок облезлый диванчик, разбросанные медицинские пакеты и тусклый цилиндр гравиизлучателя, мигавший красным пятном активатора. Чуть дальше, в углу, полулежал, прислонившись к ржавой стене, и сам канцлер. В его бледном лице Авель читал боль, смятение и страх, пока приближался, знаком показав своим людям опустить оружие.

Гаррисон прошёл пять шагов, и встал напротив своего бывшего начальника, широко расставив ноги в ботфортах, и сунув руки в карманы. Правая его ладонь стиснула рукоять миниатюрного парализатора. «На всякий случай».

Ле Рой выглядел отвратительно. Его щегольский костюм сгорел вместе с резиденцией правительства, в которую какой-то добрый марсианин выпалил с орбиты кумулятивной боеголовкой вскоре после теракта, а подскафандровый гермокостюм был порван на животе, и испятнан свернувшейся кровью. Сквозь разрывы можно было заметить иссиня-чёрные строчки швов, избороздившие тело Гастона, и это объясняло, почему здесь валялось столько медпакетов из эмергентного набора…

— Да, mon ami Авель, — Ле Рой обратил внимание на вспыхнувший взгляд своего оппонента. — Мне недолго осталось… Автохирурга здесь нет, кто-то его, кхе, a volé… то есть, экспроприировал после консервации убежища…

В душе у Гаррисона боролись жалость к Гастону, который был к нему по-своему расположен как человек и друг, и стремление завершить порученное ему дело. Победила жалость.

— Когда? — Авель дёрнул подбородком в сторону ран.

Ле Рой улыбнулся, растянув бледные губы.