Судьба Алексея Ялового (сборник)

И Алеша дрогнул, позабыл мудрое правило: ни с места, лицом к опасности. Показал спину, побежал. Надька далеко впереди, что ей, ноги длинные, года на четыре старше… А он бежит изо всех сил и чувствует, какие у него коротенькие слабые ноги, какой у него спутанный бег. Куда ему до Надьки! Она так неслась… Ему казалось, он топчется на месте. Оглянулся, пес короткими прыжками настигал его. Он закричал и — вбок. Споткнулся, упал. Пронзительная боль укуса, и морда пса с помутившимися глазами… Алеша изо всех сил ногой в эту морду. Вскочил сгоряча, схватил камень, метнул в отскочившую собаку.

Понукаемый Павлом, Барбос помчался за Надей, но та нырнула в густые колючие заросли.

Алеша глянул на свою ногу: кровь сочилась из ранок, багровела, дымилась. Зарыдал от боли и обиды…

Дома кричал сквозь всхлипы:

— Павло «цькував» собаку… За что? Мы ему что сделали? — Как будто всегда обижают за что-нибудь!

Мама с бабушкой промывали рану чем-то розовым. Потом йоду как ливанули, запекло, сил нет… Бинтовали. Мама требовала: повезти в больницу. Если есть сыворотка, сделают уколы против бешенства. Алеша услышал про уколы — пришел в еще большее расстройство…

Один татусь в стороне. Пристыл в углу под образами. Страшными глазами смотрит на Алешу и молчит.

Самая большая обида, может, в том была. Отец называется, а не заступится… Другой бы давно уже за кнут, побежал бы, отлупил бы того Павла. А он, как мертвый, на одном месте…

Алеша наподдавал, орал так, что стекла тряслись в окнах.

— Замолчи! — вдруг крикнул татусь. Изо всей силы кулаком по столу.

Алешка враз притих.

— Павло натравил на тебя собаку? — со страданием, болью спрашивал татусь. — Ты слышал, тебе не показалось?

Он словно не верил, не хотел верить.

— А как же! Павло! Павло! — оскорбленно выкрикивал Алешка. И вновь принимался рассказывать, как тот гнал на них пса. Кричал: «Туй! Туй!»

Бабушка глянула на татуся.

— Не займай, сыну, того хлопця-сиротину, — сказала твердо. — Бог с ним… А собака кого не кусала, обходилось.

— Что вы, мамо… Как же я могу…

И он действительно не тронул Павла. Слова ему не сказал. Старая Морозиха Павла лаяла, плакала, прощения за сына-дурака просила: не справляется уже с ним, шеяка у него як у бугая, не нагнешь, не всыплешь куда надо…

Вдове Морозихе помогал татусь с того самого времени, как вернулся в село и узнал, что ее муж Василь Мороз погиб, собственно, из-за него. Никогда он об этом не говорил, мало кто и знал об этом — бабушка Алеше под секретом рассказала. И зерном, и деньгами, и по хозяйству — дома сена не косил, а вдове выкашивал. Корову помог купить. Павло в школу пошел: учебники ему, тетради, сапоги и одежду. Алеша без сапог бегал. В школу не ходил — потерпит, сказал татусь. О чем ни просила вдова — ни разу не отказал. Дома об этом даже разговоров не могло быть.

Тут было что-то более высокое, чем простое чувство нравственной обязательности. Долг, который принял он на себя и готов был исполнять до конца. Долг, освященный бескорыстием того, кто тогда, в годы гражданской войны, попытался спасти ему жизнь. И погиб сам.

Случилось это во времена Скоропадского. Объявился на Украине такой гетман, немецкий прихвостень. С гайдамаками и немцами вернулся в свое имение пан Малинка. Кто-то донес, что Петро Яловой ходил по селам, призывал разбирать панское добро, делить землю, а имений не рушить, все это теперь народное, школы, библиотеки в них откроем. У Малинки дочиста все выгребли. И племенной скот, и зерно, и сельскохозяйственный инвентарь. Дом сожгли. Молодой пан сотник как ни лютовал по соседним селам, а мало что смог вернуть.

Нагрянули они и в Тихое село. Забирали для Германии зерно, сало, яйца. Заставляли вывозить самих же мужиков. Запрягай коней, грузи на подводу, вези. Взяли и Василя Мороза. И вот услышал он, грозится молодой Малинка Петра Ялового схватить и повесить на глазах матери.

Поначалу остановились гайдамаки и немцы у двора Нечипоренко, пошли трясти хозяйство. Дядько Мороз поглядел, как летит пух из кур, увидел, что подзадержатся, и подался огородами к Яловым. К бабушке:

— Де Петро? Хай ховается за-ради бога… За ним зараз приедут!

Не знал он, что татусь уже прослышал про карательный отряд, схоронился в байраке.

Вернулся дядько, а его возле брички поджидает пан сотник.

— Куда бегал?

— Да тут… по соседству, — дядько Мороз и дух не успел перевести. — Ведро… Коней напоить…

— Запрягай! — приказал Малинка.

И когда дядько Мороз повернулся, он выстрелил ему в затылок.

К Яловым прискакали, все перерыли на чердаке, в погребе.

— Передай своему, — на прощанье прокричал Малинка, гарцуя на красавце жеребце, плеткой по сапогам щелкая, — все равно поймаем и повесим!

— Знала бы, панычу, шо вы таким душегубом вырастете, в колысци б задавила, — тихо сказала бабушка.

Но Малинка услышал ее.

— Тебя, старую суку, то и спасло, что детское г… подмывала, быть бы тебе на перекладине, и хату твою сожгли бы, — проорал он. Оскалил зубы, коня на дыбы и рубанул бабушку нагайкой по голове. Видно, самым концом достал с вплетенным свинцом. Без памяти сколько бабушка лежала. Водой отливали…