Судьба Алексея Ялового (сборник)

Передний танк подмял под себя пушчонку, закрутился на месте: то ли снарядом, то ли гранатами у него все же подорвали гусеницу. Другую пушку подняло близким разрывом, перевернуло на бок. Второй танк бил по лесу, стараясь нащупать командный пункт. Он продвигался вдоль опушки. И за ним грохали, шли взрывы — дивизионная артиллерия охотилась за танком.

Говоров сообразил: открыл огонь с горелой поляны. Немецкие солдаты прорвались в лес, поддерживаемые пулеметным огнем бронетранспортеров, полезли на командный пункт.

Загорелся танк с подбитой гусеницей. Повалили черные клубы, потом вспыхнуло чистое яркое пламя…

Кто поджег его? Кто в сумятице и неразберихе боя сумел подобраться к танку, зажечь его?.. Кто-то из артиллеристов? Или бронебойщики из второй роты? Не забудем тебя, найдем, разыщем, милый ты мой человек!

Немцы, скрываясь за деревьями, подходили все ближе. Уже хорошо различались их фигуры.

Огонь двух оставшихся минометов — их подтащили поближе к командному пункту, остальные разбило прямыми попаданиями — мало мешал им. Их держали пулеметы. Немцы укрывались за деревьями, захватывали широким полукругом.

Каким-то чудом пробрался на командный пункт связной от Морозова — чумазый солдатик с винтовкой, которая казалась больше его самого. Свалился в окопчик, как с луны. Приплясывая от возбуждения, блестя смышлеными глазами, докладывал, что рота ворвалась в немецкие окопы в том лесочке, за холмами. Там блиндажи с настоящими окопами, захватили четырех офицеров, больше десятка пленных, там же медпункт — в землянке раненые. Автоматчики Шевеля как шарахнули с тыла, по пути они разгромили немецкую минометную батарею, тоже пригнали пленных. Теперь пьют шнапс и закусывают консервами — называются норвежские сардины.

Фыркающий удар, мгновенный взрыв — танковый снаряд — метнул его на землю. Он приподнялся на руках, огляделся и, кажется, только теперь уразумел, почему так угрюмо-сумрачен комбат.

— От-к-куда же они тут, н-немцы? — спросил он, заикаясь.

Беспрозваных ободряюще похлопал молоденького солдата по плечу, повел винтовкой с оптическим прицелом…

Слева от Ялового безостановочно бил ручной пулемет. Яловой видел прямой нос, глаз в напряженном прищуре, пулеметчик Коршунов — тот веселый донской казачок, который так свободно рассуждал о любви, — менял уже третий диск. За ним, пригибаясь в узкой щели, старший адъютант вместе с двумя пожилыми солдатами — их, кажется, недавно из ездовых определили в стрелки — связывали телефонным проводом гранаты.

Яловой шатнулся, горячим ветерком опалило висок, автоматная очередь прошла рядом, немцы накапливались у высотки, обтекали ее. Раненые стонали в глубокой яме от огромного выкорчеванного пня, кто мог — уходил по свободной пока еще тропе в тыл, среди стреляющих забелели свежие бинты и повязки — многие, несмотря на ранения, оставались в бою.

Яловой прикинул: не больше двадцати человек. Всеми кончиками нервов, всей кожей, внезапно захолодевшей вдоль позвоночника, он почувствовал, что сейчас может помочь только одно. Немедленная контратака. Ошеломить, сбить немцев. В надежде, что и Говоров со своей ротой догадается помочь.

Расчет, риск, случайность… Не было времени для размышлений и выбора. Только действие. Ни перед чем не останавливающаяся воля.

Быстро отобрал автоматчиков — человек шесть, — приказал во главе со старшим адъютантом оттянуться назад и ударить немцам от просеки во фланг.

— Открывайте огонь немедленно! Оттягивайте их на себя!

Старший адъютант дрогнул, мясистые щеки поползли вниз, просящие жалкие глаза, но, увидев взгляд Ялового — жесткий, непреклонный: попробуй возрази, пристрелит тут же, — пополз за солдатами.

Веснушчатому фельдшеру в очках Яловой приказал поставить в окоп тех, кто мог держать оружие. Передвинул всех на правый фланг.

— Приготовиться!

И — вверх на бруствер, под огонь. Вот что было самым трудным. Выбросить свое тело. Распрямиться в полный рост.

Тотчас автомат в бок — и вперед. Гукающие удары, вскрики раненых…

Случилось так, что в ту же минуту и немцы пошли на приступ. Сошлись почти вплотную.

Метрах в десяти из-за кустов выскочил на Ялового длинный сутулый немец, он что-то замешкался со своим автоматом, зацепился ремешком, что ли. В ту же секунду Яловой, припадая плечом к сосне, резанул его короткой очередью. Немец, поворачиваясь, как в медленном танце, хватал руками воздух.

Щепа полетела от ствола сосны. По Яловому ударил кто-то из-за березы, метров с двух. Яловой успел заметить глубоко надвинутую на голову пилотку, огонек, дрожавший на конце темного дульца, и тотчас увидел поднятый вверх приклад винтовки, он, казалось, медленно, как при замедленной съемке в кино, опускался на пилотку — страшной силы удар обрушил Беспрозваных на голову немецкого автоматчика. И тот, откинув в сторону оружие, хватаясь руками за березу, начал медленно оседать на землю…

Даже много лет спустя Яловой не мог восстановить всю последовательность дальнейшего. Хрипы, стоны, удары, короткие очереди…