Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы

Далее разыгрался отвратительный спектакль. Объявили поверку. Все соскочили на землю и построились перед вагонами в две линейки. А я остался лежать на своих полатях, предварительно развязав мешок со своим барахлом. Лихорадочно билась мысль, что делать? Ведь сейчас обязательно вызовут, а я не имею права перечить представителям власти, тем более военной, приказ есть приказ, а за невыполнение… Тогда у меня еще работало довоенные воспитание и опыт: нельзя перечить власти, будет хуже! Был очень тихий, теплый, солнечный вечер. Каждый звук, даже шорох долетал до ушей. «Почему не все вышли, сколько раз приказывать!» — услышал я голос старшего сержанта, и он поручил одному из команды обойти вагоны. В дверях показалась голова посыльного. «Что лежишь? Слезай, „Старшой“ приказал немедленно в строй!». «Сейчас», — ответил я, и голова исчезла. Тут я принял решение разбросать все по настилу, не будут же все собирать — это требует время, а я потом соберу. Вывалил почти все из мешка, оставив в мешке для «приманки» половинку уже зачерствевшего домашнего каравая и еще какую-то мелочевку. Раскидал все по настилу, прикрывая в беспорядке скудными, своими и соседскими, шмотками. Набил карманы брюк частью съестного, выпрыгнул из вагона, предварительно плотно закрыв заднюю дверь, и вяло пошел к строю. Сержант что-то рявкнул, но я, встав в строй, уже не обращал внимания и стал наблюдать за вагонами. Было горько и обидно. Сержант начал перекличку нарочито медленно. Каждый отвечал «я», прекрасно понимая, что к чему.

Дальнейшее прошло, как и ожидалось. Из задней двери соседнего вагона прокралась фигура одного из «братков», он с усилием и, наверно, внутренне чертыхаясь, открыл заднюю дверь нашего вагона, влез, пошуровал немного (поверка заканчивалась!) и спрыгнул обратно, унося мой мешок. «По вагонам!» — скомандовал сержант, поняв, что «дело сделано». Я тут же залез к себе и стал определять потери. Мой расчет оказался правильным. Исчез только мешок и немного рядом разбросанных вещей, в том числе опасная бритва, взятая мной в ветлечебнице. Торопился «браток». У Степана и моего соседа тоже исчезли мешки. Правда, там почти ничего не оставалось. Собрав в кучу все разбросанное и понимая, что без мешка мне не обойтись, я пошел в соседний вагон и вызвал Пахана. «Отдайте мешок, мне не на чем спать, и бритву, остальное жрите», — сказал я. Пахан, как и в случае с дедом, состроил удивленное лицо, потом пошарил и выкинул мой мешок, сказав, что бритву не нашел. Схватив мешок, я вернулся к себе в вагон, запихнул обратно все, что осталось, и лег в плохом настроении. Мои приятели и кое-кто из обитателей вагона пытались утешать, говоря, что выхода не было, такова жизнь, завтра-послезавтра уже приедем и вся эта гадость кончится. Но на душе было скверно. Сержанты вызывали брезгливое, но и настороженное отношение к себе. Формировалось отрицательное отношение к командирам вообще, и укрепилась мысль, что надо рассчитывать только на себя.

На следующий день мы застряли на очередной станции, и там запомнились два события: приобретение продуктов и дезертирство Пахана с единомышленником.

Мои продукты заканчивались, остались одни сухари и немного сахарного песку, и я решил загнать, точнее, обменять мои еще крепкие ботинки на съестное. На улице тепло, завтра-послезавтра должны приехать, можно походить и босиком. В лагере все равно всю одежду выбросим и получим полное обмундирование. Мои приятели и другие призывники уже спустили все, что было можно, в обмен на продукты и щеголяли босиком и в старой легкой одежде, только чтобы прикрыть тело. Пока поезд стоял, я пошел на станционный базарчик. После нескольких попыток обменял ботинки на стакан ряженки, которую тут же выпил, и вареную курицу с куском хлеба. Вернулся и почти два дня «пировал», так надоела сухомятка!

Незадолго до отхода поезда, когда все уже собрались у вагонов в ожидании отправления, сержанты вдруг забеспокоились (что-то почувствовали!) и устроили поверку личного состава. Сразу обнаружилось отсутствие Пахана и его «помощника». Сержанты загнали нас в вагоны, запретили выходить, разве что рядом, по нужде. Младший сержант остался с нами, а «Старшой» помчался на станцию. Когда стал подходить встречный состав и наш паровоз дал сигнал к отправлению, он вернулся удрученный, сказал, что никого не нашел, и дал поручение местному коменданту разыскать беглецов. Позднее прошел слух, что «помощника» изловили и отправили к штрафникам, а Пахан исчез. Остальные «братки» притихли, а нам стало легче на душе, одним гадом, причем главным, стало меньше.