Выйдя на площадь, осмотрелся. Народ на улицах гулял, веселился, родители играли с детьми в снежки, катались на санках. До вокзала оставалось идти чуть меньше пяти минут. Гордость жителей города, часы над входом, в здание, показывали без пятнадцати девять. Брат ещё не приехал, и я, скучая, прохаживался вдоль широкой лестницы. Из-за поворота показался жёлтый, пузатый троллейбус, и медленно двигался на конечную остановку. Заглядывая в окна, не заметил брата, но на задней площадке застыл знакомый, одинокий, женский силуэт, и сердце моё встрепенулось от радости. В троллейбусе ехала она, собираясь выходить. Дом стоял рядышком, возле вокзала, и я сломя голову побежал к ней.
– Постой, подожди, крикнул я вслед.
Она замерла, и едва повернула назад голову. Конечно, узнала мой голос и когда увидела, как я мчусь, демонстративно отвернулась, и гордо поднимая голову, пошла вперёд, не желая разговаривать.
– Солнышко, ну подожди минутку, – попросил я слабым голосом.
– Нам не о чём с тобой разговаривать. Ты зря пришёл, – ответила она грубым тоном.
– Я уезжаю, возможно, надолго.
– Счастливого пути.
Моя любимая девушка шла не останавливаясь. Я словно маленькая приблудная собачонка семенил за ней мелкими шагами. Около подъезда остановилась и стала искать в сумке ключи от двери. Я преградил дорогу, и готов был упасть на колени, умоляя простить.
– Зачем ты так… Я же люблю тебя! Давай помиримся, и я обещаю всё исправить. Брошу выпивать, друзей, ради тебя. Жизнь без тебя пуста и одинока и потеряла свой смысл.
– Ты пропустишь меня домой или нет? Или я буду кричать, звать на помощь маму? Мама! – закричала она громко, и звонкий девичий голосок разрезал морозную тишину.
Я знал, упрямый, несносный характер и увидел, что настроена она решительно, не желая слушать, и тем более, давать маленькую надежду на примирение. С печальными глазами, полными тоски, пропустил её, горло сдавили спазмы и в спину прошептал всего два слова: – прости и прощай…
С тяжёлым камнем на душе, вернулся на вокзал, чувствуя, что больше её никогда в своей жизни не увижу. Только даже не мог предположить, что обратная дорога домой, растянется на долгие тринадцать лет.
* * *
В поезде на удивление оказалось тепло и уютно. Занимая купе, мы с братом взяли водки и закусить. Разложив еду, на раскладной полочке, выпили несколько рюмок, за предстоящую дорогу, удачу и смачно перекусили.
– Ты уверен, что всё пройдёт нормально? – спросил Юра, рассматривая за окном мелькавшие деревья.
Поезд мчался, вперёд разгоняя сумрак холодной, январской ночи, оставляя всё плохое далеко позади. За окнами мелькали деревья, пустыри, одинокие, забытые Богом и людьми сёла и полустанки. В свете фонарей выглядывали злобные тени покосившихся крыш, разбитых ферм и безлюдных дорог. Мелкие станции, с пустыми вагонами, в тупиках, маленькие домики, на переездах, с мигающими красными фонарями. И ужасное запустение, везде и во всём, от которого тоска, словно ледяная глыба, давила на разум и тело, пытаясь уничтожить, втоптать в грязь, не давая ни малейшего шанса встать, отряхнуться и идти дальше. Деревья, как могучие исполины, с шапками снега на верхушках, прятались за холмами, показывая стойкий характер и умение выживать при любой погоде и обстоятельствах.
Гудки поезда, и мерный стук колёс, давал пассажирам возможность, спокойно вздохнуть и расслабиться. Закрыть глаза, не думать о плохом, питаясь лучами света и надежды, прогоняя ночные страхи прочь.
После не долгих раздумий я ответил: более чем уверен, брат, купим, что нам нужно и домой. – За день, два, управимся, – ответил я бодрым тоном, и потянулся за бутылкой.
– Помни братан, я уже был в зоне, возвращаться обратно не хочу.
Имея определённый дар убеждения, в очередной раз успокоил брата и предложил выйти в тамбур на перекур. Деньги лежали в кармане, пистолет торчал за поясом, прикрытый толстым, шерстяным свитером. В холодном тамбуре, с промёрзшими стёклами, слегка покачиваясь от выпитой водки, мы поболтали, и вернулись в купе. Спать не хотелось, часы показывали одиннадцать часов.
– Брат, может, продолжим вечер? – Сходим в кабак, с девочками познакомимся? – предложил он и улыбнулся.
Золотые коронки во рту сверкнули в полумраке.
– Чего нет, собственно говоря! – Какие наши годы, гуляй пехота, до победы.
Похлопывая брата по плечу, встал и распрямил спину. Захрустел позвоночник, и я размял руками шею.
– Пошли, развеемся, – ответил Юра, и первым вышел из купе.
Проводница, сочная, не молодая бабёнка, лет сорока пяти, прошла мимо нас, похотливо улыбаясь, слегка задевая моё плечо огромной грудью. В её глазах можно было прочитать всё. И грустные нотки одиночества, холод зимних ночей, разочарования в жизни, безденежье. Промелькнувшие искорки радости, при виде двух одиноких мужчин, тут же заблестели в печальных глазах. Мужчины призывно подмигивали, поедая жадными глазами пышное тело женщины.
– К нам зайдёшь на огонёк? – бросил ей вслед Юра, показывая на толстый зад проводницы. – Заманивает, – прошептал он, подставляя лицо холодному ветру, злобно свистевшему за окном.