6 сентября 1917 года в Петрограде состоялась свадьба Марии и Сергея. «Большевистского переворота ждали каждую минуту, — вспоминает об этом времени княгиня. — Насколько я понимала, все были готовы радостно приветствовать его; никто больше не верил во Временное правительство. Керенский всем опротивел своими бесконечными речами, своей страстью к роскоши, своей позицией в отношении радикалов, своим лицемерием. Более того, никто не думал, что большевики смогут удержать бразды правления больше двух-трёх месяцев; все считали, что их победа вызовет мощную реакцию, и тогда нам грозит диктатура.
Пребывая в радужных иллюзиях, мы даже не предполагали, что нас ожидает, и не помышляли уехать из России. Да и как мы могли? На Западном фронте всё ещё шла война; мы не могли бросить свою страну в военное время»[116].
В октябре 1917 года Мария Павловна и Путятин решили забрать её драгоценности, хранившиеся в Московском государственном банке. Там их и застала Октябрьская революция. Мария Павловна и наш бравый офицер отсиделись в московском доме князей Юсуповых (самих хозяев дома не было). Затем Мария и Сергей вернулись в Петроград.
В июне 1918 года у Марии родился сын, названный Романом. В конце лета 1918 года супруги решили уехать на оккупированную немцами Украину. Вначале они надеялись на своего знакомого — бывшего кавалергарда, а ныне гетмана Скоропадского.
«Мы с двумя братьями уезжали первыми, — вспоминает Мария Павловна. — Старшие Путятины должны были последовать за нами, как только мы прибудем в Киев и найдём жильё.
Мы решили не брать много багажа — лишь то, что можно нести в руках. Все вещи упаковали в три чемодана. Мои украшения, спрятанные в бутыли, начиненные драгоценностями пресс-папье и свечи отослали в Швейцарию, когда представилась такая возможность. Я продала несколько мелких украшений, чтобы обеспечить нас деньгами на поездку, и, кроме того, зашила в корсет и шляпку две или три броши. Мой дорожный костюм состоял из старого поношенного платья и дождевика. В последние годы Россия привыкла видеть меня в форме военной медсестры, и я надеялась, что в цивильной одежде меня никто не узнает.
В местном Совете мы получили разрешение на выезд и в последний момент решили попросить шведскую дипломатическую миссию выдать нам документ, подтверждающий мою личность, чтобы в случае необходимости предъявить его немцам.
Этот документ мы спрятали в куске мыла; таким же образом мы спрятали часть денег, а остальные рассовали по ручкам для перьев, изготовленным специально для этой цели. Всё было готово»[117].
Этот пассаж: «В последние годы Россия привыкла видеть меня в форме военной медсестры» — чисто императорский апломб.
С помощью германских офицеров супругам вместе с братом Сергея Алеком удалось добраться до Киева.