Судьба драконов в послевоенной галактике

- Выходила на берег Катюша, - тенорок Коли и контральто Кати затихали вдали, - на высокий на берег, крутой...

* Часть вторая. Драконы *

Глава первая. Бриганд Мишель

Неделю мы отдыхали на поверхности. Привыкали. Обживались. Жарились на солнышке. Купались в речке...

Мишель объяснял нам:

- Там - Длинношеий. Притом - слоновый Длинношеий. Такие обычно жрут травку и бананы, а этот наладился хряпать мясо...

- Так его живым? - заинтересовался Федька.

- Угу, - кивнул Мишель, - нас, конечно, на Длинношеего бросают, но этого убивать - ни-ни.

- Вот пускай, - разозлился Валька, - этим "южане" занимаются.

- Ты оборзел, Валя, - деловито и солидно сказал Мишель, - ты просто оборзел: вместо того, чтобы радоваться тому, что тебе досталась творческая интересная работа - не резать, а ловить! - ты воротишь рыло. Пиздей тебя не слышит, вот бы порадовался. Там, кстати, есть один из "южан". Он и трезвонит.

- А, - зевнул Федька, - мне-то все равно.

..."Южанин" встретил нас неприветливо. Одет он был так, как все здесь одевались: звериные шкуры и еще какая-то шерстистая гадость.

- А, Мишка, - поприветствовал он Мишеля, - Федька с тобой, Валя... А это что - новенький?

- Тиша, - порадовался Мишель, - ну, тебя не узнать. Нам тоже так?

Тиша только рукой махнул:

- Аа... Хрен с ним. Будете посланцами Неба... Верховный жрец завтра камлает - вот вы и въедете.

- На машинке? - сразу заинтересовался Мишель.

- Можно и на машинке, - тускло как-то согласился "южанин", - а вообще...

Это была жаркая влажная планета. Я глядел во все глаза на лопающееся душное великолепие плодов и ветвей, на сплетение зеленого, красного, синего, покачивающееся под ветром. Мои уши, привыкшие к тишине и гулкости подземелья, где каждый звук на особицу, отдельно, впивали, жадно вливали все это слитное цмоканье, чвирканье, свиристение, шелест, шуршание, гортанные крики птиц, шипение.

- Вы так грохнулись, - задумчиво заметил Тиша, - что жрец камлание на завтра назначил.

Я щекой прислонился к косматому стволу. Я трогал черные жесткие волосы ствола пальмы рукой. Я был счастлив. Я пил воздух.

- Ты здорово по-здешнему балакаешь? - спросил Валька.

- Ничего, - скромно заметил Тиша и вдруг залопотал нечто переливчатое, гортанное - не то песня, не то клекот, - как Тихон Андреевич разговаривает? - с гордостью спросил он.

Федька, ни слова не говоря, показал большой палец.

- Аа, - довольно протянул Тихон, - то-то вот! Что это у вас боец такой зелененький? Совсем заманали беднягу?

Диего, в самом деле, едва держался на ногах. Тяжело дышал, переводил взгляд с дерева на дерево, с лианы на лиану.

- Ничо, - хмыкнул Мишель, - оклемается.

- Хорошо, - кивнул Тихон, - пойдем пещерку покажу.

Мы шли по лесу, сплетающемуся над нами и под нами, по лесу звучащему и дышащему, по лесу, прогибающемуся под нашими ногами...

- А вот и он, - Тихон указал на флегматичного черного ящера, с наслаждением чмокающего яблоки с огромной яблони.

- Вот зараза, - подивился Мишель, - чик по шее - и фонтан в небо, а вот...

- Низя, - погрозил ему шутливо пальцем Тихон.

Мы миновали ящера, осторожно обогнули его, и я поразился его слоновым лапам, плотно и прочно воткнутым в землю леса.

- Так он ничего, - объяснял Тиша, - а как его какая муха укусит, глаз у него точно лопнет! Расширится, чуть только из орбиты не вылетит - и пошло-поехало. Хвостом метет, так что треск стоит, лапами рвы пробивает - и шипит, гад, паскуда, шипит, головенкой на шее крутит, брымс, брымс. Тьфу, и Тиша плюнул.

Мы увидели вход в пещеру.

Собственно, то была и не пещера вовсе - в том смысле, в каком мы, "отпетые", понимали пещеры.

Так, небольшая белая отлогость в горе, углубленьице, ямка.

Рядом бил светлый искрящийся ручеек. Он напоминал струящееся, брезжущее, оплотневшее дыхание горы.

Я нагнулся к ручейку - и омочил пересохшие губы. Вода была сладкой. Или мне показалось?

- Дрыхните, - великодушно сказал Тихон, - а я пойду к верховному жрецу сообщу, мол, так и так - бумкнулись Посланцы Неба. Принимай гостей.

Диего как стоял, так и рухнул сразу, словно подкошенный. Федька сидел на земле, сняв обувь, и блаженно жмурился. Большие пальцы его ног шевелились - вверх-вниз.

- Ккайф, - выговорил он, - вот меня кто спросит: "Федор Евлампиевич, для чего ты "отпетым" сделался? Для чего в Северный определился?" А я отвечу, а для того, блин, чтобы почуять, что такое настоящее счастье! А настоящее счастье - это, блин, когда чего-то нет, нет и нет! И вдруг фигакс! Вот оно - солнышко, песочек... а не лампочки в коридорах...

- Осторожно, - прокомментировал его лирический монолог Тихон, - тут змеи ползают.

- И что ты нам, приятель, вкручиваешь, - сказал, растягиваясь на песке, Мишель, - будто ты еще выбирал: идти в "отпетые", а коли идти, то куда - в Северный или в Южный... Взяли и послали.

Мимо нас царственно-неспешно прошел ящер. Его голова на узкой змеиной шее возносилась высоко над телом, грузным, почти слоновьим. Я представил себе, как змеиная шея выкручивается, изгибается - мне стало противно, и я отвернулся.