Судьба драконов в послевоенной галактике

Я отпустил плечи Мэлори. Опустился рядом с ней на землю.

– Представляю. И поздравляю. Ты из-за этого опоздала?

– Ага. Меня девки поздравляли.

– С чем?

– С высшим баллом, с чем! Э, недотепа ты, недотепа…

– Я не понимаю, не понимаю, – я замотал головой, – не могу понять! Они же тебя со смертным приговором поздравляли…

Я осекся и поглядел на Мэлори.

Я боялся, что она снова засмеется.

Или наоборот, напротив – разрыдается.

Мэлори взяла мои руки в свои, чуть склонила голову и, посерьезнев, сказала:

– Да. Ты прав. Это может показаться странным, но я была так счастлива, когда после каждого моего номера мне хлопали, а глаз – тот, что на стене, – бледнел и бледнел… Знаешь, многие даже плакали. Жучка меня расцеловала, потом убежала прочь. Ты не поймешь… После такого и умереть не страшно.

– Где уж мне, – буркнул я, – что ты хоть там делала?

– А все! Читала, пела, танцевала, отрывок из пьесы разыграла…

– Сама с собой?

Мэлори преобразилась, она отпустила мои руки; голову и стан стала держать еще прямее – какой-то неуловимый ток прошел по всему ее существу. Передо мной стояла уже не Мэлори… Вернее, Мэлори, но другая, не знаемая мной до сих пор…

– Не мнишь ли ты, что я тебя боюсь? – произнесла она. – Что более поверят польской деве, чем русскому царевичу? Но знай! – она остановилась и продолжала: – Что ни король, ни папа, ни вельможи не думают о правде слов моих. Димитрий я иль нет – что им за дело? Но я предлог раздоров и войны!.. И тебя, мятежница, поверь, молчать заставят! Прощай!

– Здорово, – сказал я.

Мэлори улыбнулась, поморщилась и помахала рукой, дескать, слушай, что дальше будет:

– Постой, царевич, – она вытянула руку вперед, лениво, медленно, – наконец, – Мэлори чуть качнула ладонью, – я слышу речь не мальчика, но мужа, с тобою, князь, она меня мирит, невольный твой порыв я забываю…

Мэлори замолчала, положила мне руки на плечи:

– Нравится?

– Кто это? – спросил я.

– Очень древний поэт из чужой галактики. Пушкин…

– Аа, – припомнил я, – точно… у них не было драконов!

– Да нет, – качнула головой Мэлори, – не совсем… Драконы у них были, но какие-то дегенеративные, выродившиеся. Их перебили еще до войны…

– Счастливые, – сказал я.

– Ну, – Мэлори оглянулась, будто ее кто позвал, а потом сказала: – У них свои проблемы… Они, к примеру, разноязыкие.

– Это как? – не понял я.

– Да очень просто, – Мэлори пожала плечами, – не то, что на планетах разные языки – это само собой, а на каждой планете не один язык, а несколько…

– Как же они живут? – пробормотал я.

– Плохо живут… У нас Дракон – и вся забота. А у них каждый для каждого – дракон. Воюют, не понимают друг друга…

– Я тебя тоже не понимаю…

Я смотрел на Мэлори – и не мог взять в толк, не мог поверить в то, что ее не будет, через неделю не будет…

– Слушай, – сказал я, – а может, он там…ну… понимаешь? Может, вы там просто живете? Пляшете, танцуете, развлекаете?

– А он сено ест? – Мэлори махнула рукой. – Нет, Джек, и не надейся. Нам ведь фильм показывали про старичка Дракошу. Никому больше такого фильма на целой планете не показывают. Только нам и "отпетым".

– И… и что там?

Мэлори сгорбилась, закрыла лицо руками.

– Добился своего, – услышал я ее сдавленный голос, – весь день… Добился…

– Мэлори, – я тронул ее за плечо, – прости меня, прости…

Она отняла ладони от лица, встряхнулась и спокойно сказала:

– Это ты меня прости, Джек. Я знаю – инкубаторским запрещено навязывать свои проблемы другим. А я навязываю. Это – правильное запрещение, Джек, верный запрет. Если бы не Дракон, нас бы не было.

Я сжал кулаки:

– Мэлори, – предложил я, – давай убежим?

Мэлори смотрела на меня с изумлением.

– Ты что? А школа? Ты представляешь, скольких он сожрет, если ему не достанется та, которую он хотел? Тут одними инкубаторскими не обойдется. Такая катастрофа всепланетная будет – уу- только держись.

– Так были случаи? – заинтересовался я.

Мэлори кивнула:

– Были. За всю историю школ трижды убегали кандидатки. Двоих поймали, одна явилась сама, но во всех случаях дра-дра не угоманивался даже тогда, когда ему приводили беглянок. Жрал, и жрал, и жрал. Мел все и всех подряд в течение нескольких недель.

– Я его убью, – сказал я.

– Кого? – не поняла Мэлори и снова оглянулась.

– Дракона, – сказал я.

Мэлори прыснула от смеха:

– Ой, я в "отпетые" пойду. Пусть меня научат.

– Я убью дракона, – повторил я.

***

– Где ты болтался? – спросил отец.

– Нигде, – буркнул я.

– Ты был в парке орфеанума?

Я промолчал.

Отец поглядел на сереющий в углу комнаты глаз дракона. Он был похож на экран, на зеркало, туго затянутое тканью.

Я тоже поглядел на этот глаз.

– Был, – ответил я, – ну и что?

Отец хотел было что-то сказать, но сдержался.

В прихожую вошла мама, поклонилась драконьему глазу, потом сказала:

– Привет, чего такие мрачные?

– Полюбуйся на этого героя, – сказал отец, – снова шастал у орфеанума.

Мама повесила плащ на вешалку, поправила волосы перед зеркалом:

– Ну что же, может, он в "отпетые" собрался… Джек? Ты часом не собираешься в "отпетые"?

Я повернулся и вошел в свою комнату, плотно притворив за собой дверь.