Судьба генерала Джона Турчина

— Нет! — вдруг повысил голос Линкольн, и лицо у него стало жестким. — Нет!.. Не принимаете ли вы президента Соединенных Штатов Америки за маклера? Вы обратились не по адресу. — Выбросил длинную костлявую руку. — Вот дверь на выход!

Джентльмен в пестром жилете исчез.

Очередь продолжала двигаться. Впрочем, иные из посетителей, как они заявляли, пришли просто пожать руку мистеру президенту и пожелать ему успеха в делах, и тогда, морщась добродушной улыбкой, Линкольн обменивался с ними рукопожатием. Стоя у стены, Надин наблюдала за президентом. Все больше нравился ей этот человек.

И вот подошла долгожданная минута, когда она — последняя посетительница — осталась наедине с Линкольном.

— Я жена арестованного полковника Джона Турчина, — заговорила она, стараясь держаться спокойно и непринужденно. — Он служит в армии генерала Бюэлла. Он осужден военно-полевым судом совершенно несправедливо.

Надин видела, что Линкольн утомлен приемом. И все же он сказал:

— Похоже, разговор у нас с вами будет длинный. Давайте-ка, мэм, сядем и побеседуем.

Открыв проход, впустил Надин за загородку, неуклюжим жестом показал ей на кресло перед столом и сам за него уселся, подобрав длинные ноги.

— Минутку, мэм. — Взялся за колокольчик.

Когда на звонок вошел из соседней комнаты секретарь, президент попросил его проверить, получен ли приговор военно-полевого суда по делу полковника Турчина, а если получен — принести. Секретарь ушел, и в кабинете наступило выжидательное молчание.

— Я хочу видеть старину Эйба! — пьяно орал кто-то внизу, у входа во дворец. Глядя на Линкольна, с некоторым удивлением Надин обнаружила, что сейчас, когда они сидят друг против друга не разговаривая, он явно испытывал неловкость. Можно было подумать, не знал, куда девать руки, — то убирал их, то опять клал на стол: взор его бесцельно блуждал по стенам, по потолку, всячески избегая ее лица. Неужели он смущался женщин, президент Авраам Линкольн?..

Секретарь принес найденный, наконец, среди бумаг судебный приговор по делу полковника Турчина, присланный на утверждение президенту. Линкольн неторопливо заправил за большие уши стальные крючки очков и погрузился в чтение. Стискивая ледяные от волнения пальцы, Надин ждала.

— Против вашего мужа выдвинуты серьезные обвинения, вы знаете это? — сказал президент, подняв наконец от бумаги блеснувшее стеклами лицо. — Полный развал дисциплины в полку, распущенность солдат, деморализация, излишняя жестокость по отношению к врагу. Распоряжений своих начальников он не выполняет. Возит с собой, простите меня, мэм, каких-то женщин...

— Подлая ложь! — звенящим голосом проговорила Надин, чувствуя, как жарко загорелись щеки и как хорошеет она от этого.

Линкольн поглядел исподлобья, поверх стальных дужек очков, и потупился.

— Вы очень категоричны, мэм.

— Женщины, о которых говорится в этой бумажонке, — не слушая, запальчиво продолжала она, — это я, жена полковника Турчина. Я работаю в походном госпитале, среди раненых. Я училась в Филадельфии на курсах женщин-врачей и счастлива, что могу быть полезна стране в самое тяжелое время.

— Женщина-врач? О, это меняет дело! — протяжно сказал президент, поглядев на посетительницу с интересом, в котором чувствовалось почтенье.

А Надин, не в силах остановиться, говорила и говорила:

— Они пишут вам о деморализации, о распущенности бригады. Пусть вспомнит генерал Бюэлл, что сказал он моему мужу после смотра: «Я никогда в жизни не видел лучшей выучки, чем в вашем полку». Вот что он сказал... Пусть подтвердит, как ему понравилось наставление по боевой подготовке бригады, которое написал мой муж. Я думаю, генерал не откажется от своих слов. Если он, конечно, порядочный человек. Впрочем, я в этом сильно сомневаюсь.

Легкая улыбка тронула длинные, резко вырезанные губы Линкольна.

— Мэм, мне кажется, вы несколько увлекаетесь.

Но Надин уже не слушала его, спеша излить все, чем кипела:

— А Хантсвилл? Кто взял Хантсвилл?.. Если б Восьмая бригада действительно была распущена и деморализована, как это утверждают, если бы мой муж действительно был таким недостойным командиром, как же тогда сумел он одержать такую блестящую — да, я смело так говорю! — блестящую победу?.. Герой Хантсвилла! Вот как называют полковника Джона Турчина!

— Герой Хантсвилла? — переспросил, пряча очки в футляр, президент.

— Да!

Линкольн призадумался, отвесив нижнюю губу, отрешенный, прищуренный взгляд был устремлен на широкое окно, раскрытое в сияющую, белооблачную голубизну.

— Конечно, у суда тоже бывает разный подход, — медленно заговорил он после молчанья. — Помню, будучи адвокатом, знавал я одного судью, строгого законника и формалиста. Он готов был повесить человека за то, что тот сморкался на улице, но мог отменить приговор, если ему не удавалось установить, какой рукой сморкался подсудимый, правой или левой...

Но Надин не ответила улыбкой ни на грубоватый анекдот, ни на сопровождавший его глухой смешок:

— Простите, мистер президент, дело совсем не в формализме судей! — перебила она с живостью. — Подоплека приговора совсем другая.

— Какая же?