Судьба и другие аттракционы (сборник)

— Мы этого не знаем, — снова крик-шепот Лидии. — Мы не знаем, сколько пролилось крови, грязи, прежде чем они сообразили преобразовать свои «синтезаторы добра». Не знаем, чем человечество уже заплатило за их вчерашнюю ошибку и чем заплатит за ошибку завтрашнюю.

— Но и объема сотворенного ими добра точно так же не знаем, — возразил Арбов, — если вычесть его из общей суммы добра и счастья… чем заткнем пустоты?

— Их удачи могут оказаться страшней их ошибок, — бросила Лидия. — Опаснее их добра может быть только торжество их добра.

— Хорошо, допустим, противодействовать, — говорит Ветфельд. — Но извините, как? Обратиться в полицию — в конечном счете, попадешь в несколько иное ведомство… Кропотливо собирать доказательства и только потом бить тревогу?

— Все способы борьбы закончатся психиатричкой, — отрезал Арбов. — И ты узнаешь, что кропотливо собирал доказательства для истории болезни.

— Надо вступить в Контакт, — сказал Ветфельд. — То есть продолжить его, углубить, вывести на новый какой-то уровень. И если уж бороться, то не против Контакта, а за равенство в Контакте, насколько оно возможно, конечно, при всей разнице в уровне технологий наших цивилизаций. Но ведь мы говорили о равенстве не в технологиях, а о добре и счастье, так?

— Всё это фразы, одни лишь фразы, — возмутилась Лидия.

— Это Контакт! — за соседним столиком оглянулись на Арбова. — Мы уже обрели опыт , да, такой, что нам не очень-то и положен, по статусу смертных существ, мы уже вышли за … То есть я не позволю тебе, Лидия.

— Не позволь, попробуй. — Это белое лицо Лидии. — Ты и вправду хочешь рискнуть судьбой человечества только лишь потому, что они оживили твоего отца?

— Замолчи! — грохнул кулаком по столу Арбов. Два стакана упали. Официанты встревожились.

— А если это приманка? — сказала Лидия. — Ты клюнул на непостижимое, радостно заглотил крючок.

— Смотри себе «Звездные войны» какие-нибудь и успокойся, — еле сдержался Арбов.

— Я понял! — руки Ветфельда изобразили команду «брэк». — Лидия права, Семен прав. Я, с вашего позволения, тоже прав. Значит, нам сейчас нужно не-действие, не-делание. Нам нужно понять, попытаться. Я, как и вы, не знаю как . Но мы должны… мы попробуем. Мы же еще и не начинали, если по-настоящему, так? Мы до сегодняшнего дня главным образом ждали чудес, предвкушали счастье.

23

— Жизнь, вообще судьба, я и раньше, ты знаешь, не слишком-то обольщался на собственный счет, — говорит Борис Арбов. — А сейчас… ты, Сема, наверное, назвал бы это свободой от самого себя, от судьбы. Я скажу скромнее, — он задумался, наконец сказал: — Это свобода. Видишь, скромнее не получилось. Ну а ты, Сема, помнишь, я всегда не одобрял твоих литературных усилий, занудствовал страшно, да? Но ты в самом деле добился бы куда как большего в жизни, если б не твое писательство, так вот, тебе удалось?

— Что сказать, — отвечает Арбов, — то, за-ради чего и садишься за бумагу, всё-таки не давалось, сколько бы воплощение не превосходило изначальный замысел. А то, что получалось, не было так уж важно, так уж значимо для меня.

— То есть истина не открылась? — в этой язвительности Бориса Арбова была уже и самоирония, насмешка над самим собой, резонерствующим по поводу литератора-сына.

— Ни истина, ни что-нибудь из вещей попроще, — ответил Арбов. — Но это сознание подлинности — мгновение такого сознания, — он остановился, — подлинности бытия, что ли… не твоего вовсе, ты здесь так, по касательной, ничего, лишь бы только бытие — лишь бы было. Не скажу, что оно наполняет тебя каким-то немыслимым счастьем, но всё, что кроме, становится вдруг несущественным. А ты этой своей попыткой творчества доказываешь — бытие есть. Раз за разом находишь, восстанавливаешь, удерживаешь бытие. Может быть, отвоевываешь его у непросветленной жизни, у правоты этой самой жизни, у вязкого ничего , у самого себя, чего-то достигшего, нечто такое открывшего, что-то там создавшего… у самого бытия, наконец — у его законов, у его устройства, у его торжества. В общем, примерно так. — Оборвал самого себя Арбов.

— Я этого всего не понимал раньше… то есть при жизни. Не смотри на меня так. Я знаю, что слабею, теперь уже с каждым днем, — отец Арбова попробовал улыбнуться, — истончаюсь на глазах. И ты это знаешь. Трудно было не заметить, да? Я благодарен, понимаю, они сделали всё, что могли. И если я «истончаюсь», значит, они больше не могут. Но умереть второй раз! Я, наверно, не выдержу смерти.

24

Лидия вышла из вагончика фуникулера в толпе из двух десятков туристов. Туристы отправились осматривать башню Дианы, Лидия повернула в лес. Кепочка, шортики, рюкзачок — с виду спортивная женщина обожает карабкаться по горным тропам. В условленном месте ее ждал Арбов.

— Ну и как всё это понимать? — он скептически оглядел Лидию.

— Тебе что, не нравятся мои ноги? — осведомилась Лидия.

— Ноги как раз даже очень. А вот вся эта конспирация… Пойдем? — он показал на беседку на склоне.

— Нет, мы будем гулять по лесу. Не присаживаясь, не останавливаясь, понятно?

— А как же тогда нас найдет Курт? — удивился Арбов.